Грехи наши тяжкие

— Мне немного непонятно, что мы тут обсуждаем: статью Долгачевой или план уборки картофеля? — говорил он глухо, хрипловатым голосом старого курильщика. — Статья — одно, а план уборки картофеля — другое. И надо сказать, что не все тут продумано. Например, никто слова единого не сказал о семенном картофеле. Между тем семена — основа урожая. Нам надо подумать о сохранении семян. Надо сократить, как минимум, по четыре тонны на гектар… — Он говорил вяло, то и дело повторял одно и то же полюбившееся ему слово. Теперь Петр Петрович нажимал на слово «минимум». — Минимум по четыре тонны на гектар, — повторил он.

И всем, кто его слушал, приходилось напрягать внимание. Он говорил о шефах, приезжающих из городов, об организации питания в поле.

— Питание, — повторил он, — первое дело. Да, первое дело. Каждое хозяйство должно продумать, как организовать питание людей, занятых на уборке картофеля.

И уже в самом конце Петр Петрович два слова сказал о статье Долгачевой.

— В перепечатке статьи областной газетой, — сказал Батурин, — виноват не Мокрюков, а лично я. Я прочитал эту статью. Она мне понравилась. Интересна она тем, что райком делает социальное исследование… делает усилия, чтобы удержать людей на селе. Рассказ об этом показался мне важным. Вы, Степан Андреевич, повернулся он к Бате, — были на сессии, секретари — в колхозах. Посоветоваться было не с кем, и я отдал распоряжение, чтобы статью перепечатала наша газета.

После слов Батурина все помолчали.

Екатерина Алексеевна подняла голову. Она слушала выступление Петра Петровича со смешанным чувством, будто все случилось не с ней. Порой она даже не разбирала отдельных его слов. Она была готова ко всему, лишь бы все это скорее кончилось.

И это кончилось.

Штырев зачитал проект постановления. В постановлении указывалось Долгачевой на неправильность ее статьи, на «порочную практику сокращения посевных площадей, занятых под зерновыми культурами».

Постановление было молчаливо принято.

Все поднялись со своих мест и стали расходиться.

Поднялась и Долгачева.

Поднялась и пошла мимо Бати к выходу. Поравнявшись с ним, сказала чуть слышно:

— До свиданья.

У Бати был порядок: всегда, даже при «разносе», он манил ее к себе пальцем искалеченной руки. Она подходила, и Батя на прощанье всегда говорил ей два-три слова, вроде того: «Ну, Катя, поезжай. Добро тебе».

Степан Андреевич был отходчивый человек, а женщин — партийных секретарей не так-то много в области, и Батя в конце разговора на бюро для всех их находил теплые слова.

И на этот раз Батя поманил ее к себе. Долгачева подошла. Но секретарь обкома не сказал обычных слов, мол, добро, Катя. Поезжай и прочее. А, помявшись, Батя проговорил:

— Екатерина Алексеевна, я вот что хотел вам сказать: Варгина выводите на бюро. У следствия есть материал о том, что он занимался взятками.

— Не может быть! — вырвалось у нее.

— К сожалению, — Батя помолчал. — То, что Варгин еще на свободе, — моя заслуга.

— Степан Андреевич, — она умоляюще прижала руки к груди. — Я не верю! Разрешите не спешить с этим?

— Надо спешить.

— Тогда пусть это делает кто-нибудь другой. Это выше моих сил, — сказала она.

— Хорошо. Тогда попросите от моего имени сделать это товарища Ковзикова.

11

Долгачева постояла, ожидая, что Батя еще что-нибудь добавит, но к нему подошел секретарь по пропаганде, и они заговорили о чем-то своем.

Екатерина Алексеевна поняла, что с ней разговор окончен и что отношение к ней тут несколько изменилось. Она знала, что Батя крут характером и не любит лишних разговоров.

«Может, так и надо? — думала Долгачева, выходя. — Распусти нас. Каждый начнет дудеть в свою дуду».

Долгачева не задержалась в приемной. Тут не постоишь спокойно, не поговоришь по душам.

В этом доме у нее было свое пристанище. Как ни странно, это был кабинет помощника Бати — Анатолия Матвеевича Худякова.

Кабинет этот — большая продолговатая комната с одним окном. Высокие стены ее до самого потолка были заставлены шкафами с книгами: тут были и словари, и брошюры, и справочники. Чего только тут не было, у доброго и мудрого хозяина этой комнаты.

Такого доброго и мудрого, каким был Худяков, эта комната не видала, может, за всю свою историю. Когда-то, как говорится, в старые добрые времена — тут были «Присутственные места». Здание, построенное в старину, мало удобно доя обкома. Дом не один раз переоборудовался. Каждый хозяин его начинал с того, что ремонтировал и реконструировал особняк.

В одну из таких реконструкций и решено было оборудовать эту комнату — кабинет помощника секретаря.

Окно комнаты выходило в парк. За старыми липами виднелись купола церквушки. В кабинете Худякова было всегда прохладно и тихо.

Анатолий Матвеевич сидел за столом. Увидев Долгачеву, он поднялся.

— Ну как, попало? — спросил он.

— Попало, — призналась Екатерина Алексеевна.

Худяков участливо посмотрел на Долгачеву, но ничего не сказал.

— Присаживайтесь, — бросил он и сам опустился в кресло.

— Спасибо, дорогой Анатолий Матвеевич!