Грехи отцов. Том 1

Разумеется, я никого не убивал. Стив Салливен умер в результате несчастного случая. Когда я дал последнее приказание Сэму в 1939 году, я не сказал: «Убей его». Я сказал только... Впрочем, не имеет значения, что в точности я тогда сказал. Стив преследовал меня многие годы, и у меня не было иного выбора, кроме как вывести его из игры и разрушить его карьеру. Я не виноват, что он понял, что не может приспособиться к своему положению после того, как Сэм и я доказали обществу, что он хронический пьяница, находившийся на излечении в известной лондонской лечебнице для алкоголиков. — «Разберись с ним», — сказал я Сэму. — Я хочу сказать, разберись окончательно».

Я вспоминаю дрожащий голос Сэма, когда он позвонил по трансатлантическому телефону, чтобы сообщить о смерти Стива: «Когда Стив увидел эту фотографию и понял, что он конченый человек, он выпил бутылку виски и отправился на своей машине для встречи со мной».

Однако в настоящее время в живых не осталось никого, кто знает точно, что случилось со Стивом в 1939 году, кроме Сэма и меня и, по-видимому, Элфриды Салливен.

Полный смысл этого потрясающего факта внезапно стремительно пронесся в моей голове. Как узнала Элфрида? Как давно Она знает об этом? И кто бы мог рассказать ей об этом?

— Как поживает Элфрида? — донесся голос Алисии из спальни.

— Прекрасно. — Я был в таком потрясении, что едва мог говорить. Сделав большое усилие, я попытался разобраться в фактах.

Возможно, после смерти Стива его жена Дайна подняла шум. Но это казалось маловероятным: она была слишком огорчена, чтобы устраивать неприятные публичные сцены. Ей было трудно обсуждать смерть Стива даже с самыми близкими друзьями. После ее смерти в Дюнкерке в 1940 году только два человека, по-видимому, знали всю историю. Один — это Алан Слейд, ее сын от Пола Ван Зейла, а другой — Тони Салливен, младший брат Скотта и второй сын Стива.

В то время я был в Англии и встретил их обоих в Лондоне. Эмили телеграфировала, что она хочет взять на воспитание трех младших детей Стива и Дайны. Алан и Тони едва вышли из школьного возраста, и им было трудно заботиться должным образом о своих младших сводных сестре и братьях, и для них было бы лучше всего принять предложение Эмили. Но Алан согласился неохотно. Ему не нравилась идея отправить детей со мной в Америку. Однако Тони, который, так же как Скотт, после смерти матери воспитывался в доме Эмили, убедил его, что Эмили обладает непревзойденным талантом приемной матери.

Несмотря на то что в конце концов мы пришли к согласию, произошел неприятный разговор, и даже после достигнутого соглашения Тони все еще хотел рассказать детям, что я виновен в смерти их отца. Мне едва удалось убедить его не делать этого, ссылаясь на то, что дети едва ли согласятся поехать со мной в Америку, если узнают, что я убийца их отца и что было бы гораздо лучше не поднимать этот вопрос. Тони (во многих отношениях глупый мальчик) продолжал упрямо настаивать, что десятилетние Эдред и Элфрида достигли того возраста, когда уже могут узнать правду, но Алан (который был гораздо умнее) увидел логику в моих доводах, и в конце концов они согласились хранить молчание.

И Алан, и Тони были убиты в 1944 году, и насколько мне известно, они умерли, не сказав обо мне ни слова ни Эдреду, ни Элфриде, ни Джорджу. Дети, воспитанные Эмили, вежливо относились ко мне во время их пребывания в Америке, и даже после их возвращения в Англию они готовы были провести летний сезон в моем доме в Бар-Харборе. Однако в январе 1948 года в день восемнадцатилетия близнецов они вернули мне чек, который я послал им в качестве подарка, и с тех пор я не получал от них никаких известий. Я был удивлен такой неучтивостью и объяснил ее тем, что эти дети трудные и, кроме того, восемнадцать лет — это такой возраст, когда многие подростки ведут себя странно. Мысль о том, что они узнали тайну смерти своего отца, приходила мне в голову, но я отбрасывал эту идею, потому что был уверен, что никто не может рассказать им об этом. Это невозможно.

Однако это случилось.

Я попросил соединить меня с сестрой в Веллетрии.

Чтобы связаться с Эмили, потребовалось некоторое время, и, наконец, я взял трубку.

— Корнелиус? Дорогой, почему ты звонишь? Что-нибудь случилось?

— Эмили, ты что-нибудь говорила после войны английским Салливенам о моей ссоре со Стивом?

— Твоей ссоре со... — нет, ничего! Я только сказала, что у вас были разногласия, которые привели к тому, что Стив покинул Ван Зейлов и основал новое дело в Лондоне. Корнелиус, что все это значит? Твой голос звучит очень огорченно. Что случилось?

— Элфрида только что обвинила меня в убийстве ее отца.

Наступило гробовое молчание.

— Разумеется, это клевета, — сказал я, — и я пытаюсь разобраться, откуда ветер дует. Мнение Элфриды, по-видимому, сформировалось, когда ей было восемнадцать, но к январю 1948 года не осталось никого в живых, кто мог бы дать ей такую извращенную версию событий. Конечно, если ты сама не сделала некоторых неверных заключений о прошлом и затем тайком от меня не написала близнецам на их восемнадцатилетие...