Грехи царя Омара

Но, увы, сладкое будущее лишь на миг показалось вдалеке и вновь растаяло миражом. Чтобы стать царицей, Амани надо было дождаться того дня, когда умрет нынешняя правительница, добрая и великодушная Хаят. Нет, дочь визиря вовсе не мечтала о том, чтобы царь немедленно овдовел. Но… Об отчаянии царицы знал уже весь дворец. На женской половине пахло лекарствами гораздо сильнее, чем духами и притираниями… Придворные врачи выходили из покоев царицы с черными лицами, и понятно было, что дни Хаят сочтены.

И еще одна мысль не давала Амани покоя. Перед отъездом в охотничьи угодья царь Омар позвал дочь визиря к себе. Курительная была вся пронизана солнцем, и среди этого золотого сияния Амани чувствовала себя просто волшебной птицей. Но царь, как оказалось, вовсе не собирался передать поручение для отца, визиря. Он, не говоря лишних слов, заключил ее в жаркие объятия и покрыл лицо девушки бесчисленными поцелуями.

– Ах, какая ты сладкая, красавица Амани… Как же будет счастлив тот, кто назовет тебя своей любовью… – говорил он.

Но когда Амани пыталась вставить хоть словечко, он тут же накрывал ее уста своими и гасил страстными поцелуями любые слова и клятвы. А потом так же внезапно отпустил девушку и приказал передать отцу какие-то свитки. Тон этого распоряжения был так сух, что Амани пыталась понять, не приснились ли ей жаркие царские объятия.

И вот, выполнив странное повеление царя, Амани вошла на женскую половину дворца. Запах лекарств был так силен, что кружил голову. Комнаты, погруженные во мрак, вызывали ужасные мысли. Но страшнее этих мыслей был смех царицы, который доносился из-за полуприкрытых дверей. Так смеяться мог только умалишенный. Или человек, горе которого стало поистине вселенским.

Внезапно двери распахнулись, и из опочивальни царицы выскочила Ясмин, дочь звездочета. Глаза девушки были наполнены слезами, а ладонь она прижала к губам, чтобы не расплакаться вслух.

– Что случилось, красавица? – вполголоса спросила Амани.

– О Аллах, нет силы видеть эти мучения, госпожа. Царица так страдает, что день ей кажется ночью, она уже слышит голоса умерших родственников… И все время приказывает, чтобы ей принесли сына!..

– Бедняжка Хаят! – с наполовину притворным сочувствием проговорила Амани.

А про себя подумала: «Так вот почему царь Омар был так смел! Вот почему позволил себе припасть к моим устам во дворце, а не тайком, как бывало раньше. Почти прилюдно…» Но раздавшийся истерический смех оборвал коварные мысли Амани.

– О Аллах, – прошептала девушка, увидев царицу.

Добрая Хаят, всегда такая приветливая, улыбающаяся, со вкусом одетая, сейчас была похожа на неряшливую нищенку. Драгоценный шелковый халат, расшитый золотом, она намотала на голову вместо тюрбана, и один рукав свешивался сбоку, болтаясь из стороны в сторону при каждом ее движении. Нежная муслиновая рубаха была по-разбойничьи завязана узлом на животе. Но самыми страшными казались глаза царицы. Сухие, они горели лихорадочным блеском. Хаят все время осматривалась по сторонам, словно гиена, выискивающая спрятанную добычу. Вот она обернулась к двери, которую Ясмин так и не закрыла.

– Амани, моя добрая подружка Амани! Иди скорей сюда! – Не стоит и говорить, что Хаят никогда не называла дочь визиря своей подружкой.

Девушка вошла в покои царицы и низко поклонилась.

– Да хранит тебя Аллах милосердный и всемилостивый, великая царица!

– Ох, какие мы серьезные! Ну почему сразу «великая царица»! Для тебя я просто Хаят. Помнишь, как мы с тобой бросали в мальчишек финики, когда они с таким важным видом шли мимо нашего дома из медресе?

– Помню, великая царица. Да будет мне дозволено спросить тебя о здоровье?

– Отлично, Амани. – И царица как-то странно, визгливо рассмеялась. – Знаешь, а у меня ночью родился сыночек! Такой хорошенький, черноволосый. И кричал так громко!

– Это прекрасная весть, царица.

– А потом он умер… – И царица снова громко рассмеялась. – Все думают, что я должна лить слезы… А я громко смеюсь. Так громко, что надеюсь испугать владычицу-судьбу…

Ужас охватил Амани. «О Аллах, она же лишилась разума от горя! Бедная Хаят… Бедный царь Омар!» Но царица, разом посерьезнев, продолжила:

– Знаешь, подружка, на самом деле это очень больно, когда у тебя вот только родился малыш и сразу его не стало… Это так больно, что сердце начинает разрываться на сотни мельчайших частей, а тут… – царица прижала указательные пальцы к вискам, – словно гремит гром и сверкает молния.

– Да смилуется над тобой Аллах, царица. Быть может, ты приляжешь? Уснешь? Боль пройдет, гром утихнет. И тогда ты сможешь оплакать своего сына, как того велит обычай.

– Но я вовсе не хочу спать. Мне так больно, что, боюсь, если я лягу, моя боль, словно наводнение, затопит весь дворец. А так я сижу и пугаю судьбу.

Царица снова огляделась по сторонам.

– Ну, где же моя колотушка? Вот я сейчас встану, пойду по покоям. Буду бить в колотушку и кричать: «Во дворце все спокойно! Уходи прочь, судьба, здесь все спокойно!»