Греховная страсть

В

те времена мы жили в Эсперазе, маленьком городке на берегу реки Од. У нас была уютная квартирка над шляпной мастерской моего отца, наполненной всевозможным мехом, кожей, войлоком, шерстью и разнообразными шляпными формами. Хотя мы не были богаты, но отец хорошо зарабатывал и был доволен своим ремеслом. У него работало пятеро мужчин, и он относился к ним как к членам семьи. Они обедали с нами и спали в нашем доме на том этаже, где находилась мастерская. Отец хорошо с ними обращался, а временами даже пел, когда они работали. Он частенько говорил, что если бы мог прожить жизнь еще раз, то непременно стал певцом в каком-нибудь кабаре. Чаще всего он напевал: «Дайте мне сцену, дайте мне Париж!» Мама всякий раз закатывала глаза, когда он начинал петь низким баритоном известную песенку. А когда он пел, у него смешно подергивались усы.

Наша квартирка была скромная, но удобная. Одна спальня, кухня и столовая. Когда погода была ненастная и река выходила из берегов, Клод, я и наша молочная сестра Мишель болтались по дому. Мы приходили в мастерскую и слушали разные истории, которые рассказывали рабочие, глядя, как они ловко делают шляпы. Так я узнала о женщине, жившей с медведями в горах и о дочери ветра, спасенной от колдовских чар. Чуть повзрослев, я узнала, что мой отец посещает католическую церковь и его жизненные принципы весьма строги. Он не был разговорчив, но любил поспорить и частенько затевал спор с рабочими, убежденными роялистами, произнося свои речи республиканца. И многие из рабочих, услышав его высказывания, разгневанно выскакивали из мастерской. Но обычно уже на следующий день, успокоившись, они возвращались.

Я должна пояснить, что Мишель была моим настоящим другом и сестрой с десяти лет. Она появилась в нашем доме после смерти моего новорожденного брата Кристофа. Это произошло спустя несколько месяцев после нашего паломничества. Его смерть очень повлияла на мою мать. Она могла часами сидеть отрешенно, с бессмысленным взглядом, не обращая внимания ни на меня, ни на моего брата. Она даже перестала нас бранить, когда мы громко кричали или бегали. Отец испугался. Чтобы как-то ее отвлечь, он стал приносить всякие сладости, кексы, пироги, которые присылала сестра одного из его рабочих по имени Ливре. Мы с Клодом были довольны, а мама писала ей благодарные письма. Я полагаю, что месье Ливре попросил сестру делать это.

А случилось вот что: у Ливре был кузен, месье Барон, у которого только что умерла от туберкулеза жена. Месье Барон был так убит горем, что отказался покинуть свою кузницу и дни и ночи напролет проводил там, постоянно куя что-нибудь. Его лицо почернело от сажи. Он перестал заниматься дочерью, просто не обращал на нее никакого внимания. А ведь ей так нужна была его забота, ей надо было что-то есть, ходить в школу, общаться со сверстниками, а не сидеть одной, голодной, в пустой комнате. Как-то вечером за ужином папа рассказал нам об этой девочке, и я страшно рассердилась на него за то, что он это сделал в присутствии матери. От этого ее состояние только ухудшилось. Но на следующий день, когда я увидела Мишель, шедшую с потертым чемоданом и связкой сухой лаванды, я вдруг поняла, чего хотел добиться мой отец тем своим рассказом.

Отец подумал, что появление в семье еще одного ребенка, бедной Мишель, забота о ней смогут как-то отвлечь мою мать от ее печальных мыслей. Возможно, что ситуация сложилась подобным образом благодаря только месье Ливре, умелому дельцу. Совершив эту сделку, он попытался помочь сразу двум несчастным. Как было на самом деле, не знаю, только отец решил принять Мишель в нашу семью, даже не посоветовавшись с матерью. Она была так рассержена — плакала и кричала, что не хочет ничего делать для чужих детей, особенно для уже почти взрослой девочки. Все, чего она хотела, — это ребенка. Ее ребенка. Она хотела вернуть Кристофа. Мать недоумевала, почему отец не понимает разницы между умершим сыном и приемной дочерью. Но слово моего отца было словом моего отца, и данное обещание месье Ливре не могло быть нарушено. Вопрос был решен. Увидев ее, я сразу же прониклась к ней жалостью, моя же мать лишь взглянула на нее. У Мишель были черные как смоль волосы, заплетенные в косу, и маленькие глаза с добрым взглядом. Должно быть, она понимала, как горевала моя мать по Кристофу, и старалась ничем ей не досаждать и даже не обращалась к ней ни с какими просьбами. Вела себя удивительно тактично. Однако мама наблюдала за Мишель и вскоре поняла, как быстро мы все приняли ее. Прошло не так много времени, а она стала полноценным членом нашей семьи. Нас охватывал ужас от мысли, что настанет ужасный день, когда ее отец сообщит, что хочет вернуть Мишель назад. Но судьба распорядилась по-своему — спустя несколько месяцев месье Барон умер, и Мишель осталась у нас.

* * *