Греховная страсть

Моей матери очень не понравилось такое поведение мадам Баптис. Мать Действительно заботилась о Беранже. Она чувствовала его настроение и, когда это было возможно, наслаждалась его обществом. Она уважала его время и никогда не докучала ему во время его занятий или молитв. Их дружба основывалась на взаимном внимании и заботе, на чувстве духовной близости. Наверное, они думали, что, если бы моя мать была лет на пятнадцать моложе и не была бы замужем за моим отцом, а Беранже не был бы священником, а был бы строителем или военным, они могли бы пожениться. Но эти мысли основывались только на неуловимых чувствах, выраженных в улыбках и в молчаливом согласии. Однако эти чувства не были тягостными или такими, что их следовало бы стыдиться, или столь обременительными, что их пришлось бы скрывать только с большим трудом. Моя мать никогда не флиртовала с другими мужчинами, хотя со многими была искренне приветлива.

Я с большим уважением относилась к этим душевным качествам матери, более того, хотела сама обладать такими же. Я даже мечтала быть лучше, но Беранже волновал меня. Когда он обращался ко мне, я вдруг становилась неразговорчивой, тупо смотрела в пол, старательно изучая свои ноги. Когда он находился дома, я едва могла вымолвить слово. Мама не раз обращала внимание на мое молчание.

— Что с тобой происходит? Ты что, язык проглотила?

Но мне совершенно не хотелось разговаривать, а только смотреть на Беранже: как изящно он опирался на подоконник, глядя в окно, как разговаривал с моей матерью, когда она готовила, как забавно он играл с Клодом.

Беранже же пытался втянуть меня в разговор за обедом, спрашивая мое мнение, называя меня его маленьким эрудитом, его маленькой ученицей. Иногда он звал меня к себе и читал какую-нибудь книгу.

— Маринетта, — говорил он, — иди послушай о Христе, как он был любим в свое время.

Я стояла у него за спиной или сидела в кресле, стоящем рядом, и наблюдала за его лицом, пока он читал. Я думала о том, как красиво движутся его брови, как очки сползают на кончик носа, как он пытается поправить их. Он читал очень тихо, тем самым вынуждая приближаться к нему. Когда это происходило, я наслаждалась ощущением любви, одновременно злясь на его смешные прозвища, которые он неутомимо придумывал мне. Я не хотела быть его маленьким «чем-нибудь». Я хотела быть его наваждением, таким, каким он был для меня.

Какую бурю чувств я переживала, и сколь они были противоречивы! Я всегда хотела быть рядом с ним, вдыхать его аромат, смотреть, как он работает, замечать, как он сдерживает дыхание, когда концентрируется на чем-то. Я хотела наслаждаться им. Я была готова делать все, чтобы разжечь его интерес к себе, я тратила все свои силы, исполняя все его пожелания, только бы он был доволен мной. Я регулярно посещала службы, внимательно слушала то, что он проповедовал, я помогала ему на уроках в воскресной школе. Я относилась с добротой и вниманием к членам своей семьи, короче говоря, я вела себя преданно и самоотверженно, не заботясь о своих желаниях, живя только тем, что нужно другим. Так он влиял на меня. Я прилагала усилия, делая все это на столько хорошо, на сколько это было возможно. Но мое благочестие не было абсолютно правдивым. Я делала все это потому, что так хотел мой священник.

* * *

Однажды, примерно через месяц после того, как появился Беранже, я прогуливалась у церкви и услышала его голос, доносившийся из открытого окна. Я очень удивилась, так как он поехал навестить свою семью и его не должно было быть в церкви. Я и не подозревала о его возвращении.

— Она поступает так, потому что сама этого хочет, — с некоторым нажимом говорил он, — она сама провоцирует его.

— У него нет никакого повода реагировать подобным образом, — возражала моя мать.

— Конечно нет, но он как вулкан, а она дразнит его.

— Она ударилась? — спросила мать.

— Повредила плечо, и несколько синяков.

— Бедная женщина.

Беранже вздохнул.

Услышав приближающиеся шаги, я опрометью бросилась к холму. Там меня никто бы не заметил. Я была уверена, что они говорили о его матери и о страданиях, которые причинял ей его отец. Какую же боль носил в себе Беранже и сколько же в нем было терпения! Все это для меня было непостижимой загадкой, но с рассуждениями явилось и чувство, что он стал для меня еще привлекательнее. Придя домой, я рассказала Мишель о том, что услышала, и она, покачав головой, сказала таким тоном, будто бы давно и сама обо всем догадалась:

— Наверное, поэтому он так мало спит, у него, вероятно, плохие сны.