Греховный намек

Последние несколько дней они часто бывали вместе, однако не пытались заговорить о будущем. Но все же Софи точно знала: нельзя допустить, чтобы они с Тристаном вновь расстались. Ей хотелось, чтобы он был рядом. Всегда.

Теперь-то она поняла, с кем хотела быть вместе. С кем хотела жить. С кем хотела спать. Да, она любила их обоих, но именно Тристан понимал ее. Именно он делал ее по-настоящему счастливой. С ним она чувствовала себя настоящей женщиной.

Тут рука его скользнула по ее бедру, а затем пальцы сжали пухлый венерин холмик. Какое-то время тишину нарушало лишь его хриплое дыхание, а затем он навис над ней и прошептал:

– О, Софи, любимая…

И в тот же миг сердце Софи затрепетало. Лукавая улыбка и пляшущие искорки в его глазах… Взгляд, от которого она мгновенно таяла как воск свечи… И он был такой горячий! Такой властный! Каждое его прикосновение было приказом, и она с готовностью ему подчинилась!

Нахмурившись, Гарет сунул ключ в замочную скважину двери Софи. Время завтрака уже миновало, пора было идти на ленч, и он умирал от голода. Хотя Софи, возможно, еще одевалась, он намеревался немного поторопить горничную, чтобы они наконец могли спуститься вниз и поесть.

Дверь скрипнула. Гарет толкнул ее, вошел – и сразу все увидел.

Тристан и Софи. Вместе. На кровати. Целуются так, словно хотят проглотить друг друга. Целуются с такой страстью, которая ему, Гарету, даже не снилась.

При скрипе открывшейся двери любовники отпрянули друг от друга. Тристан скатился с Софи, наспех одернув ее сорочку, и оба уставились на герцога с выражением ужаса на лицах – очевидно, ожидали повторения прежней сцены.

Гарета же сначала охватила слепая ярость, как в ту первую ночь, когда он увидел привязанную к кровати Софи. Но ярость быстро сменилась недоумением, смущением, печалью. И наконец, смирением.

Он так долго и так свирепо боролся… Так настойчиво старался вернуть любовь, хотя она давно умерла. Увы, они с Софи оба изменились, и пора было признать правду. Софи полюбила другого, и он, Гарет, не имел права их разлучать. Более того, ему уже не хотелось это делать. Ведь он любил их обоих, обоим желал счастья. Они и были счастливы, но потом явился он и превратил их жизнь в кошмар. А ведь они родные ему люди.

Он ожидал мучительной боли, но ничего не почувствовал. И вдруг осознал, что в душе своей уже отпустил Софи. Отпустил давно, но просто отказывался признаться в этом – даже самому себе.

– Простите меня. – Герцог сдержанно поклонился и, по-военному развернувшись, похромал к выходу. Дверь со стуком закрылась.

Софи нашла его на краю деревушки. Гарет медленно шел на север, в направлении Шотландии. На нем были лосины из телячьей кожи, высокие черные сапоги и белая рубашка, плащ он не позаботился надеть и галстук – также.

Утро было теплым и безветренным. Небо безмятежно голубело, в воздухе раздавались чириканье и трели певчих птичек, а за фермой, мимо которой они проходили, синело поле колокольчиков, окаймлявших обе стороны дороги.

Гарет тяжело опирался на трость. Софи поспешила догнать его, и, услышав скрип ее ботинок по гравию, он остановился.

– О Гарет!.. – выдохнула она, положив ему руку на плечо.

Он поежился, но не отстранился. И они, окруженные ароматами цветов и трав, снова зашагали по дорожке.

– Тебе нельзя так много ходить, – сказала наконец Софи.

– Доктор сегодня уже был, и он разрешил мне ходить и ездить верхом, – ответил он, глядя прямо перед собой.

Она нежно сжала его руку.

– Мне очень жаль, Гарет.

– Знаю, Софи.

Они молча поднялись на небольшой холм, с которого были видны пасущиеся овцы.

«Что теперь?» – хотелось ей спросить. Но она не спросила – струсила. Впрочем, и так было ясно: случилось неизбежное. Мечта сделать обоих счастливыми осталась всего лишь мечтой.

– Я собираюсь в погоню за Фиском, – сообщил Гарет. – Я хочу спасти Ребекку.

Тетя Бертрис сказала бы, что уже слишком поздно, но Софи мысленно согласилась с Гаретом.

– Я тоже этого хочу, – пробормотала она.

– А когда я убью Фиска… – Он умолк и сделал глубокий вдох.

– Тебе ни к чему убивать Фиска. Достаточно и того, что Ребекка будет в безопасности, – поспешно проговорила Софи.

Он устремил на нее пристальный взгляд и отчетливо сказал:

– Я убью его.

Софи со вздохом кивнула:

– Что ж, твое дело…

– Я сделал глупость, вернувшись домой, – продолжал Гарет. – Мне не следовало…

– Нет-нет, – перебила Софи. – Поверь, я каждый день благодарю Бога за твое возвращение.

Он искоса взглянул на нее и покачал головой.

– Я принес вам только мучения и боль. И страдания. Из-за меня репутация сестры погублена, а тебя… тебя едва не убили.

– В этом нет твоей вины.

Гарет нахмурился и проворчал:

– Ох, Софи, ты никогда никого не винишь. Но я-то знаю, из-за чего все это случилось.

– А как же Миранда? – спросила она, почувствовав боль в груди.

Гарет споткнулся.

– При чем тут Миранда?

– Ты сделал ее счастливой. Она всегда считала, что ее отец погиб, но ты вернулся, и она любит тебя всем сердцем.

Он опустил глаза, и Софи вдруг поняла, что в его руке зажат миниатюрный портрет дочери. Он провел по нему пальцем и проговорил:

– Я буду скучать по ней.