Ходила за цветами. Ждала с нетерпением вечера звукозаписи… Обманулась. Ничего нового, кроме Аппассионаты. Буду писать ежедневно. Нет, я обожаю его. Каждый звук Пятого концерта Бетховена наполнен таким очарованием, потому что напоминает о нем. Лето, верни мне прежнее. Приятна ли тебе моя любовь?
Проснулась еще до рассвета. Если бы записать все мои мысли! Но я, наверно, никогда не решусь. А может… С каждым днем становлюсь все смелее. Металась до утра. Легко было вообразить, что лето. Ах, как я люблю серые сумерки рассвета, щебетание птиц, пение петухов. Даже душно стало по-летнему. Что будет этим летом? Влюбилась в Пятый Бетховена. Каждый звук похож на него. Дождик, но уже в воздухе весна. Что будет со мной? Не хочу семьи, не хочу уюта. Мне нужно что-то мятежное, беспокойное. Как в Третьем скерцо Шопена.
Небо все разных цветов. Над лесом висит синяя глухая туча. Кругом влага: в воздухе, в небе. Дон спокойный и теплый. Похоже на грозу. А на веранде запах давно минувших дней: сена, бурки и еще чего-то дорогого. В голове все время — 5-й… Все-таки в этой торжественной и бодрой музыке есть что-то трагическое. Ненавижу свою зимнюю комнату. Все мне напоминает о моем нытье и неумении сберечь то, что берегла два года. Будет тепло — переселюсь на веранду. Скорей бы отбыли в Ростов наши. Хочу музыки на весь дом.
„Любовь должна быть трагедией, величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться“ (Куприн).
Раньше слушала музыку урывками, когда они уезжали. Помню, любимыми были, конечно, все те записи, 5-й и 3-й концерты Бетховена, 1-й Листа, 1-й Шопена.
Ну и, пожалуй, все меня определенно считают помешанной. Постоянное уединение, музыка, резкость поведения. Да, я больна. Неизлечимо. Больна любовью. Но нет того раздирающего душу, что было тем летом. Оно где-то рядом, и лишь только порой я чувствую его присутствие. Дождик за окном так капает. Все-таки я немного люблю уют.
Спала хорошо. Но как неуютно в моей комнате! Встаю с таким нежеланием, так неохотно делаю зарядку! Как там все противно, напоминает зиму, мою скучнейшую жизнь. Правда, что жалость унижает человека. Я никогда не смогу никому из своих рассказать об этом, ибо их глаза становятся такими страдающими. И потом я не хочу, чтобы моя любовь была наружу. Не хочу видеть в нем мужчину. Он для меня нечто другое — друг, товарищ моих размышлений, прекрасной музыки. И любить мы могли бы друг друга (по крайней мере я) свободно, не ревнуя, не связывая свою любовь цепями. Мне кажется, что брак — это оскорбление любви. Люди боятся, что их разлюбят, и стараются устроить свою жизнь спокойно. Они смиряются с потерей счастья, лишь бы видимость счастья. Для меня любовь стержень всей моей жизни. Если он выпадет или надломится — я упаду.
Погода чудная. Летний парящий день после ливня. Но все кругом голо и только начинает пробуждаться. А сколько на солнце паутины! Она облепляет мои руки, щеки, нос, щекочет по шее и губам! На востоке висят грозовые облака. Даже не висят, а теснятся. Но скука, скука. Берлога. Родители все делают для меня. Они чудесные, бескорыстные люди, но… я их не люблю, а только привыкла. Я должна быть им благодарна, но не могу. Вспоминаю, как жила, как они хотели, каких-то 2–3 года назад. Какое-то прозябание.
Сейчас невольно погрузилась в тот мир, которым жила тем далеким летом. Прохлада, запах веранды и этот чудесный, грустный вальс из 3-го Рахманинова. Вся моя жизнь — это сумбур, неуравновешенность, детские мечты, жажда большого чувства. Но мне кажется, я умею ценить все прекрасное: этот запах сена, тишину и спокойствие природы, запах дождя и травы. И еще музыку. Но все делается прекрасным, когда оно становится прошлым. Я страдала тем летом, но хочу, чтобы все вернулось. Все кажется прекрасней, когда оно коротко. Если бы мне сказали, что мои дни сочтены, то все вокруг наполнилось бы иным смыслом, прелестью.
Имела разговор с отцом из-за моего раннего переселения на веранду. Ночи еще морозные. Он расстроился, а я — нисколечки. Я очень несправедлива к своим родителям, они ведь жалеют меня. Но надо же им понять, что не могу я каждый шаг своей жизни ступать с опаской. Я живу не для глаз окружающих, а для того, чтобы не упасть в своих глазах, чтобы можно было мечтать о