Гренадер

Потому что только во сне всё могло повториться вновь, в точности как несколько мгновений назад: стрельба, свет прожекторов и выросшая — там, позади — необычная молния. Не бьющая с облаков в землю, а напротив, вырастающая из земли в небо. Но их броневика там уже не было, и земля дрогнула как-то отдалённо. Не больно.

И навалился мрак.

— Хосподи, прости! — прошептал ошарашенный Урядников. — Эт-шо ж деется, ваш-бродие?!

— Игры с пространственно-временным континуумом, принимаемым нами как мироздание, — прошептал Саблин.

И только Милан неожиданно вскинул руку и воскликнул: «Смотрите!»

Броневик стоял на краю полевого аэродрома. Хорошо просматривался «юнкере» с зачехлёнными двигателями, караульное помещение, оно же, наверное, и диспетчерская. Из караулки высыпали солдаты аэродромной охраны во главе с фельдфебелем, пялились в сторону объекта. Похоже, немцы тоже не видели раньше ничего подобного.

Неожиданно из кустов вывалились два эсэсовца. Двигаясь механически, точно сомнамбулы, они слепо ткнулись в борт броневика. Урядников скосил их одной очередью и аккуратно прислонил автомат к бортику:

— Всё, ваш-бродь, патронов больше нет.

— Возьми «эм-пе» этих вояк, — безучастно проговорил Саблин.

Задание выполнено. Объект уничтожен. Никто больше не сможет прислать взрывчатку во Львов, Москву, Лондон или Нью-Йорк. Но им тоже не выбраться. Что толку в самолёте, если нет пилота? Немецкие лётчики наверняка базируются в Вальденбурге, приезжают сюда только в случае полётов. Фирсов погиб — слава тебе, боец! А больше поднять крылатую машину в воздух некому.

Остаётся только погибнуть с честью. Да и то вряд ли получится: сейчас подтянут силы, приползут танки — два лёгких и один средний, — всё прочешут, найдут и раздавят их без труда.

— В аэроклубе я не только прыгал, — неожиданно заявил Блажек, — но и сделал три пробных полёта.

— На учебной «ласточке»? — спросил Саблин, чувствуя, как помимо воли в сердце закрадывается надежда. Безумная надежда, подпитанная безумным желанием жить. — Ты хоть представляешь разницу между тяжёлым транспортником и лёгким тренировочным аппаратом?

— Принципы управления те же. А что мы теряем? Будем сидеть и ждать, когда придут и нас перестреляют?

— Урядников, автоматы взял? — тихо спросил Саблин. — За мной!

Они были даже не эсэсовцами — обычные пехотинцы аэродромного охранения. Гренадеры передушили их как котят. Оставили двоих в синих замасленных комбинезонах. Поручик успел предупредить Анисима, чтоб не пришиб сгоряча обслугу самолёта.

Милан надвинулся на техников, поблёскивая знаками отличия гауптштурмфюрера в петлицах.

— Пять минут на подготовку самолёта к вылету! — пролаял по-немецки. — Это приказ! За невыполнение — расстрел на месте!

Техники, не знавшие, что и думать об опасных незнакомцах в десантной форме, забегали как ошпаренные. Но мысль о неповиновении даже не пришла им в голову. Через десять минут машина была готова к вылету.

Милан направился к трапу, бросив на ходу:

— Включить освещение взлётно-посадочной полосы.

Один из технарей сбегал в диспетчерскую, и вдоль взлётной полосы загорелись огни.

Вернулся, техники застыли истуканами. Один выпучил глаза, его била крупная дрожь. Другой глаза отвёл, лишь едва заметно подрагивал всем телом. Урядников встал перед ними, заглянул в лица и, сжав зубы, уложил обоих одной длинной очередью.

Не оставлять за спиной живого противника — первая заповедь гренадера.

Милан умостился в кресло первого пилота.

— Ох-хо, господин поручик! — весело воскликнул тут же. — Да здравствует немецкий орднунг! Тут везде таблички, что и как делать. Только умей прочесть.

Он защёлкал тумблерами, сверяясь с надписями: осветилась панель управления, качнулись стрелки на приборах. Потом один за другим, со свистом запустились двигатели. Милан ещё поколдовал над приборной панелью, тронул сектор газа, и самолёт послушно покатился к взлётной полосе. Движения чеха становились всё увереннее.

А у Саблина перед глазами вдруг встала корма броневика, тонущая в голубом свечении. Эх, Андрей, прорубил ты себе дорогу в бессмертие, а нам подарил жизнь. И как теперь быть с этим?

Тут самолёт задрожал, двигатели взвыли на высокой ноте. Удерживаемый тормозами «юнкере» застыл, как бегун на старте. А Милан тронул ещё рычаг, и машина сорвалась с места, набирая скорость.

Какое-то время Саблин был уверен, что самолёт не взлетит. Воображение услужливо рисовало: вот кончается полоса, а дальше — то ли окаменевшая от холода пашня, то ли пустырь, весь в буераках и колдобинах, и «юнкере» вваливается туда всей своей массой, на всей скорости. Переднее шасси подламывается. Самолёт переворачивается, летят обломки плоскостей, в гармошку сминается фюзеляж. И так же сминается живая плоть внутри — кровавыми ошмётками по изломанному металлу… И тут самолёт оторвался от земли и начал уверенно набирать высоту.

— Летим, Милан! — завопил Саблин.

— Летим, итишь твою налево, — откликнулся смертельно усталый Урядников.

— Открою вам маленькую тайну, командир, — повернулся Блажек. — Поднять самолёт в воздух не так уж трудно, но вот, как его сажать, ума не приложу…