Гренадер

Проверки стали редкостью, а количество патрулей значительно уменьшилось. Да и сами патрульные больше не носили винтовок и «говорунов» — только пистолет в кобуре да палаш на поясе. На улицах вновь толкались прохожие. Начались дожди, и женщины щеголяли модными в этом сезоне яркими зонтами, мужчины — плащами «макинтош», привезёнными из Англии, и шляпами скочковских мастеров.

Вернулась возможность заказать восхитительные розы в знаменитом цветочном магазине Елены Боднар на улице Леона Сапеги или купить отличный мужской костюм у Маркуса Людвига. В шикарных ресторанах холёные мужчины в смокингах и туфлях «Саламандра» стоимостью в месячный оклад поручика гренадеров курили дорогие и ароматные папиросы «Муратти», пили французский коньяк и обсуждали европейскую политику. Женщины ослепляли белизной открытых плеч и призывно смеялись.

По воскресеньям, в девять вечера вновь зазвучала в эфире передача «На весёлой львовской волне», пересмешничали батяры Щепко и Тонько, Априкосенкранц и Унтенбаум давали уроки «еврейского юмора» и гоготала тётка Бандюковна.

Однако городская жизнь проходила мимо поручика Саблина. Весь октябрь тянулось следствие по делу разгрома съезда. Выяснилось, что больше всего жертв среди польской и украинской делегаций, в то время как русская, хоть и была гораздо малочисленнее, пострадала меньше. Опять поползли слухи о руке Москвы, о том, что расстрел затеян русскими с целью устранения политических противников и как повод для введения оккупационного режима. И использовали для этого бедных, ни в чём не повинных девочек из университета. Естественно, учинив над ними предварительно какое-то злодейство, лишившее девушек рассудка.

Под грозные окрики сверху о соблюдении равноправия наций и установлении мира в Галиции дознаватели из военной прокуратуры выказывали особое рвение, пытаясь воссоздать картину происшествия и разобраться в случившемся.

Саблина вызывали на допросы едва ли не каждый день. В который раз он оказывался в злополучном зале, теперь пустом — кресла, повреждённые и залитые кровью, вынесли, — и показывал в который раз: где стоял он, как располагались в зале его люди, что видел и какие соображения имеет по этому поводу.

К удивлению Ивана Ильича, почти никто не заинтересовался тайной появления бронированного листа в транспаранте. Следователи посчитали это каким-то хитрым фокусом, когда лист либо подняли снизу, из-под сцены (это при абсолютном отсутствии щелей или отверстий в добротном помосте из дубовой доски!), либо незаметно спустили сверху на тросах (на глазах битком набитого людьми зала?!).

Саблин попытался было спорить, но потом понял тщетность своих усилий и замолчал. Говорил лишь когда спрашивали, скупо отвечал на вопросы. По-настоящему обсудить случившееся, поломать голову над загадками страшного происшествия он мог только в кругу Иоффе и Станкевича, но и с особистами ничего стоящего придумать не получалось. Вопросы не находили ответов.

В это же время случилось ещё одно трагическое событие. Саблин наконец собрался навестить особнячок на улице Злота, но дом оказался закрыт и опечатан. Поручик бросился в ближайшую комендатуру. Пользуясь гренадерскими нашивками как пропуском, нашёл следователя военной прокуратуры.

Тот рассказал, что почтенная пани была найдена мёртвой в зале своего дома. Сердце, знаете ли. О нет, ни следов борьбы, ни пропавших вещей, ни признаков пребывания посторонних в доме, ничего такого не было. Замки на дверях целы. Военврач сделал вскрытие — остановка сердца.

Да и немудрено, господин поручик. Такие события, такие треволнения, тут и молодым-здоровым тошно, не то что… Племянница? Нет, о племяннице пани им ничего не известно. У Ядвиги Каминьской вообще не нашлось наследников. Дом и всё имущество в другое время отошло бы муниципальным властям, ну а сейчас временно передано в ведение комендатуры.

Всё это казалось странным. Пани Ядвига запомнилась Саблину женщиной вполне здоровой. Конечно, молодому, красивому офицеру она вряд ли бы пожаловалась на здоровье, даже если сердце у неё болело, но пани пила вино, часто смеялась и даже иногда невинно кокетничала с гренадером. Всё это не вязалось с образом сердечницы, у тех и в доме постоянно ощущается стойкий запах сердечных капель.

Саблин вспомнил о приходящей прислуге пани Каминьской — Ирене. Он нашёл женщину и узнал, что днём раньше, накануне смерти, всё было как обычно. Она приготовила обед на два дня, прибрала в комнатах. Да, пан официер, госпожа велела особенно тщательно убрать в гостевой комнате. Ждала визитёра, друга своего покойного мужа. Тот вроде служил когда-то с паном Каминьским, а теперь переехал во Львов. Как звали? Пан Владек, кажется. Нет, фамилии она не знает и где живёт — тоже. Видела всего один раз, мельком, ничего особенного. Невысокий, шляпу носит, нос, глаза, все как у всех людей. Обычный пожилой господин.