Гренадилловая шкатулка

Я молчал, осмысливая значение ее слов.

— Нет, таких совпадений не бывает. Неожиданное появление инкрустации со знаменательным сюжетом на крышке сундука. Внезапное увольнение из мастерской. И главное — такая фамилия.

— Это меня и поразило.

— Значит, по-вашему, он выбрал сюжет для своей инкрустации исключительно по этой причине?

— Возможно, — задумчиво произнесла Элис. — Хотя, пожалуй, не следует придавать этому слишком большое значение.

Но мой разум бесновался. Я едва ли слышал ее.

— Может, он хотел таким образом передать информацию? Пытался художественными средствами поведать о том, что с ним происходит, поскольку не мог ни с кем связаться?

— Думаю, вы преувеличиваете, — возразила Элис. — Партридж, в конце концов, написал вам письмо, в котором открыто изложил, что с ним случилось, верно? Скорее всего, он усматривал в этой легенде некую связь с собственным положением и находил в ней некое утешение. Аналогии действительно можно провести: созвучность фамилии, завистливый учитель, талантливый ученик. Но это вовсе не значит, что в легенде о Дедале и Талосе он видел предзнаменование того, что скоро должно случиться с ним.

— Да, но параллель очевидна, — настаивал я.

Элис пожала плечами и протянула мне полкружки молока, предлагая допить. Я истолковал ее жест как знак того, что наши отношения снова стали непринужденными, и воодушевился. Я взял у нее кружку и стал внимать ее рассуждениям.

— Подумайте хорошенько, Натаниел, и вы поймете, что ваша точка зрения абсурдна. Партриджа убили в Кембридже, а Чиппендейл находился в Лондоне, до которого сутки пути. Гибель Партриджа связана со смертью Монтфорта, которая к сюжету инкрустации не имеет отношения. Более того, если Партридж считал, что ему грозит опасность со стороны Чиппендейла, почему он не упомянул об этом в письме?

Ее доводы меня не убедили.

— Не знаю. Возможно, ему просто не хватило времени. Элис решительно тряхнула головой:

— Маловероятно.

— Да, но, как мы видели, маловероятные события иногда случаются.

Я поднес ко рту кружку и одним глотком осушил ее, размышляя о своей недавней стычке с хозяином. Я вспомнил, как жестоко он обошелся с Партриджем, как стал завидовать ему, как разлучил его с Дороти. Я горько сожалел, что не набрался смелости бросить ему вызов, и единственным оправданием было то, что в сложившейся обстановке открыто выступать против Чиппендейла не следовало. Я вспомнил его холодные глаза, внезапные перемены во внешности и поведении, вспомнил, как он отчитал меня за отлучку из мастерской, хотя за несколько часов до этого сам разрешил мне уехать, вспомнил угрозу в его зловещем шепоте, когда он ставил мне ультиматум. Вне сомнения, он был непредсказуем и непостоянен в своих убеждениях, был способен на низкие поступки, но убить человека…

Даже если допустить, что Чиппендейл действительно убил Партриджа, как объяснить гибель Монтфорта? Зачем Чиппендейлу убивать столь важного клиента? Мотив мог быть один — чтобы вернуть свои драгоценные эскизы. Но в этом случае они не валялись бы на полу. И все же инкрустация не шла у меня из головы. Я не мог отвлечься от ее сюжета, подтверждавшего мои подозрения в отношении нашего хозяина.

Элис словно прочитала мои мысли.

— Нельзя же считать сюжет картинки доказательством того, что Чиппендейл убил Партриджа?

— Почему бы нет? — порывисто ответил я, игнорируя голос разума.

Глава 15

И вот я вновь катил в Кембридж, только на этот раз в уютной роскошной карете Фоули. По пути в Уайтли-Корт он собирался высадить меня в Хорсхите и оставить там, где, заявил он, мне будет удобно наблюдать за Монтфортами. Разумеется, услышав о его замысле, я упал духом. Однако Фоули, как я уже успел убедиться, не любил, чтобы ему перечили, и мне пришло в голову, что, возможно, он решил поселить меня в Хорсхите, исходя из каких-то своих тайных соображений. Зная, что я недавно чуть не погиб, он не мог не догадываться, что жизнь моя под угрозой. И все же он без сожаления готов был оставить меня в когтях той самой смертельной опасности, которая уже однажды едва не погубила меня. Я понятия не имел, какими мотивами он руководствуется, но что-то в его насупленном взгляде настораживало меня. Я пытался объяснить ему, что Хорсхит наводит на меня ужас, но Фоули лишь посмеялся над моими страхами, сказав, что иначе мы никогда не раскроем преступление. Итак, с дурными предчувствиями в душе, я согласился на его план.

С наступлением сумерек мы приблизились к воротам Хорсхита. Весь день моросил дождь, и к вечеру погода только ухудшилась. Небо затянуло тучами, по окну кареты барабанили крупные капли. Мы достигли последнего поворота, и перед нами вырос дом — темная громада из холодного камня и стекла с неосвещенными окнами, без признаков жизни. Фоули (он наотрез отказался ехать к заднему входу) укутался в свой широкий плащ и, выйдя из кареты, несколько раз стукнул в дверь серебряным набалдашником своей трости; но прошло минут пять, прежде чем мы заметили мерцание приближающегося светильника.