Грешница

Аббатиса повела их вверх по лестнице, которая освещалась лишь тусклым дневным светом, проникавшим через витражное окно. В ясную погоду солнце, наверное, расцвечивало стены богатой палитрой красок, но в это промозглое зимнее утро в интерьере монастыря преобладали серые тона.

– Комнаты наверху сейчас в основном пустуют. С годами мы переселяем монахинь вниз, одну за другой, – сказала Мэри Клемент, медленно поднимаясь по лестнице и тяжело отталкиваясь от перил. Маура боялась, как бы старушка не завалилась, поэтому следовала сзади, напрягаясь всякий раз, когда аббатиса останавливалась, чтобы перевести дыхание. – Сестру Ясинту беспокоит колено, поэтому она тоже собирается перебраться вниз. А теперь и у сестры Елены появилась одышка. Нас так мало осталось...

– Наверное, тяжело поддерживать порядок в таком большом здании, – сказала Маура.

– И к тому же старом. – Аббатиса снова остановилась, чтобы отдышаться. Потом добавила, печально усмехнувшись: – Таком же старом, как и мы. Очень дорого обходится эксплуатация. Мы даже начали подумывать о том, не продать ли его, но Господь подсказал нам выход из положения.

– И какой же?

– В прошлом году объявился спонсор. И мы начали реконструкцию. Поменяли шифер на крыше, укрепили чердак. Теперь планируем заменить печь. – Она обернулась к Мауре: – Вы наверняка не поверите, но сейчас здесь гораздо уютнее, чем год назад. – Аббатиса глубоко вздохнула и продолжила путь наверх под аккомпанемент своих четок. – Когда-то нас здесь было сорок пять. Когда я впервые приехала в Грейстоунз, все комнаты были заняты. В обоих крыльях здания. Но сейчас наша община очень постарела.

– А как давно вы здесь, мать-настоятельница? – спросила Маура.

– Мне было восемнадцать, когда я поселилась в этом монастыре как послушница. До этого за мной ухаживал молодой джентльмен, который хотел жениться. Боюсь, он очень обиделся, когда я отвергла его ради Господа. – Она остановилась на ступеньке и оглянулась. Маура впервые обратила внимание на слуховой аппарат у нее за ухом. – Вам, наверное, и представить это трудно, доктор Айлз, что когда-то я была молодой?

Действительно, Маура не могла представить Мэри Клемент в ином образе. И уж тем более очаровательной женщиной, разбивающей мужские сердца.

Они поднялись на лестничную площадку верхнего этажа, и перед ними открылся длинный коридор. Здесь было совсем не холодно и оттого уютно. Низкие темные потолки удерживали тепло. Опорные балки были старыми, явно прошлого века. Аббатиса подошла ко второй двери и, взявшись за ручку, остановилась в нерешительности. Наконец она повернула ее, дверь распахнулась, и серый свет пролился на лицо настоятельницы.

– Это комната сестры Урсулы, – тихо произнесла она.

В комнате едва ли хватило бы места для всех сразу. Фрост и Риццоли вошли, а Маура осталась у двери, разглядывая полки с книгами и цветочные горшки с буйно растущими узамбарскими фиалками. Окно со средником и низкий потолок с деревянными балками придавали комнате средневековый вид. Чисто прибранная школярская мансарда, обстановку которой составляли простая кровать, платяной шкаф, письменный стол и стул.

– Кровать убрана, – сказала Риццоли, глядя на аккуратно заправленное белье.

– Такой мы увидели ее сегодня утром, – ответила Мэри Клемент.

– Разве она вчера не ложилась спать?

– Просто она очень рано встает. У нее такая привычка.

– Как рано?

– Часто бывает, что за несколько часов до Утрени.

– Утрени? – переспросил Фрост.

– Наше утреннее богослужение в семь часов. Этим летом сестра Урсула с самого раннего утра работала в саду. Ей это нравится.

– А зимой? – поинтересовалась Риццоли. – Что она делает зимой в такую рань?

– У нас в любое время года полно работы для тех, кто еще в силах. Многие из наших сестер уже абсолютно немощны. В этом году нам пришлось нанять миссис Отис для работы на кухне. Но даже с ее помощью мы едва управляемся с рутинными делами.

Риццоли открыла дверцу гардероба. В нем висела аскетическая коллекция черно-коричневой одежды. Никакого намека на иные цвета или украшения. Это был гардероб женщины, целиком посвятившей себя Господу и выбиравшей одежду исключительно с целью служения Ему.

– Это вся ее одежда? Вся здесь, в шкафу? – спросила Риццоли.

– Вступая в орден, мы даем обет бедности.

– Означает ли это, что вы отказываетесь от всего, что вам принадлежит?

В ответ Мэри Клемент снисходительно улыбнулась, как улыбаются ребенку, задавшему нелепый вопрос.

– Это не так уж трудно, детектив. К тому же мы оставляем себе книги, памятные вещицы. Как видите, сестра Урсула обожает свои узамбарские фиалки. Но вы правы, перед приходом в монастырь мы оставляем всю свою собственность. Наш устав предполагает созерцание и размышление, мы отвергаем соблазны внешнего мира.

– Прошу прощения, мать-настоятельница, – обратился к аббатисе Фрост. – Я не католик, поэтому не очень хорошо понимаю, в чем смысл вашего религиозного ордена.

Его вопрос прозвучал в высшей степени уважительно, поэтому Мэри Клемент встретила его с улыбкой более теплой, чем та, которую она адресовала Риццоли.