Грешница в шелках

- Мисс Пеннифолд устроилась в довольно скромном доме, и не похоже, что она намеревается идти по стопам матери. Мне кажется, она намерена вести очень спокойную жизнь, столь же скромную, как и ее жилище. - Джонатан откровенно лгал - ведь сама Селия заявила, что пригласит в свой дом не очень-то скромных женщин, то есть явно намекала на то, что собирается открыть у себя бордель. Впрочем, не исключено, что бордель - просто выдумка; возможно, она таким образом вынуждала его покинуть дом. Но с другой стороны… Если честно, то он пока что не понял, чем она собиралась заняться.

- Дай ей год, и она появится в театре вся в шелках, демонстрируя вложенные в нее деньги.

- Что касается женских профессий, то эта не столь уж плоха, если, конечно, идти прямиком по стопам Алессандры.

Эдвард рассмеялся, вероятно, сочтя это замечание забавным.

- Я постоянно забываю, Джонатан, что ты смотришь на женщин другими глазами, похоже - даже на шлюх.

- Как сыну любовницы весьма влиятельного человека, мне не пристало осуждать других любовниц.

- Понятно, - кивнул Эдвард. - Поверь, я вовсе не собирался намекать на… - Он смутился и взялся за свою чашку с кофе.

- Уж если я вспомнил о влиятельных людях… Когда вы собираетесь встретиться с графом? - спросил Джонатан.

Эдвард досадливо поморщился. Немного помолчав, проворчал:

- Торнридж снова от меня отделался Очевидно, понял, о чем я хотел с ним поговорить, и не пожелал встречаться.

- Похоже, он вообще не хочет обсуждать эту тему, - заметил Джонатан. - Что ж, в этом нет ничего нового. Но вы должны объяснить ему, что я не жду от него денег.

- Он не поверит, - со вздохом ответил дядя. - Мы с тобой оба прекрасно знаем, почему он не хочет признать, что ты - последний незаконный отпрыск графа. Он подозревает, что ты на этом не остановишься и потребуешь большего… То есть признание отцовства - это только узкая часть клина, если можно так выразиться.

При этих словах дядюшки Джонатана охватил гнев, однако он не выдал своих чувств. Но упрямство Торнриджа и впрямь казалось возмутительным - ведь ему была хорошо известна вся подоплека! Торнридж знал правду и даже осуществил намерения последнего графа в отношении образования Джонатана. Более того, он даже получал денежное содержание, которое несколько лет не брал, потому что поступление денег требовало, чтобы он отказался от всех прочих своих прав и пошел на попятную. Торнридж настойчиво скрывал правду о его рождении и тем самым лишал Джонатана его законного места в обществе, того места, которое он должен был занимать по праву.

Эдвард был единственным членом семьи, признавшим Джонатана, но этот поступок являлся его личным делом, всего лишь первым шагом в долгой борьбе.

Увы, эта борьба действительно продолжалась слишком уж долго.

- Возможно, я не стану беспокоиться об «узком клине», дядя, - проворчал Джонатан. - Может, мне стоит выйти с открытым забралом?

Эдвард снова вздохнул:

- Поверь, я понимаю, что тебе этого очень хочется. Но ты должен набраться терпения. Я продолжаю действовать в твоих интересах, можешь не сомневаться в этом.

- Мне кажется, что мои действия были бы более эффективными, - заметил Джонатан. - Ведь я за последние восемь лет многому научился.

- Нет-нет, тебе не стоит самому браться за это дело. Если Торнридж заподозрит, что ты ищешь свидетелей серьезных намерений твоего отца, он… он просто уничтожит тебя. И я не смогу остановить его.

- Он не сможет этого сделать. И никто другой не сможет.

- Тебе прекрасно известно, что у некоторых людей такая возможность имеется. Она имеется у тех, чьим агентом ты являлся.

Джонатана снова охватил гнев, но на сей раз с оттенком усталости. Пожав плечами, он пробормотал:

- Но я всегда отстаивал только правое дело. Во всяком случае, почти всегда.

- Вот именно - почти… Кроме того, Джонатан, не все люди столь щепетильны, как ты. Так что наберись терпения и позволь мне сделать все так, как я считаю нужным.

Джонатан поднялся на ноги. Коротко кивнув, сказал:

- Пожалуй, мне пора. Ладно, хорошо, пока я оставляю это дело вам. Однако было бы неплохо, если бы удалось его побыстрее закончить. Боюсь, мое терпение скоро иссякнет.

Джонатан покинул кофейню в мрачном настроении, что свидетельствовало о том, что ему, несмотря на все свои старания, так и не удалось усмирить гнев, охватывавший его всякий раз, когда ситуация с графом Торнриджем обсуждалась слишком уж долго. Временами ему казалось, что было бы разумнее бросить это дело и признать свое поражение, тогда бы он обрел хоть какой-то покой, но, с другой стороны, он прекрасно понимал: отказываться от своих законных прав - это малодушие.

Выходя из кофейни, Джонатан едва не столкнулся со слугой в дорогой ливрее. Поклонившись, тот спросил:

- Мистер Джонатан Олбрайтон, не так ли?

Джонатан кивнул, и слуга протянул ему письмо. Осмотрев бумагу и печать, Джонатан вскрыл послание и прочитал всего лишь несколько слов:

«Вторник. Восемь часов. Вист.

Каслфорд».