Поскольку ты не балуешь меня длинными письмами, бессмысленно спрашивать тебя, не донимают ли тебя газетчики, не ездила ли ты куда-нибудь, не завелись ли у тебя какие новые знакомые, не досаждают ли они тебе пустыми разговорами, в исправности ли твой двойной бойлер, стоят ли в вазах в твоей голубой спальне герани. По всей видимости, нет смысла выяснять у тебя, виделась ли ты с приятельницей Констанс Кольер или с Азалией Мамулян, поменяла ли ты абажур на розовой лампе, сделала ли фотографию, установив камеру на полочке в коридоре, помогала ли тебе мадам Альба написать список покупок и была ли ты в конечном итоге вознаграждена за то, что внесли в почву все эти мешки с навозом…»
Однако Битону не пришлось скучать слишком долго. К нему в Бродчолк приехал Луциан Фрейд, малоизвестный художник двадцати шести лет.
«Юный художник, внук самого великого Фрейда, приехал нарисовать мой портрет. Я был вынужден часами сидеть на лужайке, умирая от скуки и страдая от неподвижной позы, не зная, что мне делать с моим ртом. Этот юноша написал замечательный, весьма точный портрет Винсента Шиана. Я остался не слишком доволен, но попытался побороть в себе комплекс неполноценности. Юноша просто очарователен и приехал столь неожиданно. Мне было приятно, что он остался погостить у меня несколько дней, делая наброски собаки, летнего домика и яблоневых ветвей в саду».
Сесиль в ту пору трудился над своей пьесой «Дочери Гейнсборо» и от одного из своих друзей получил немало критических отзывов относительно своих талантов как драматурга. Наконец он получил кое-какие положительные известия о Гарбо — правда, из газет.
«Я прочитал в газете, что ты подписала контракт и собираешься сниматься в фильме. Возможно, это правда. И если это так, то, как я понимаю, ты сейчас занята приготовлениями, упражняешь свои лопатки и висишь на трапеции. Мне только остается надеяться, что фильм получится замечательный, что это даст тебе возможность приехать сюда ко мне и провести несколько бесконечных мгновений со своим возлюбленным».
Имя Гарбо снова промелькнуло в колонках новостей в сентябре, когда в Лос-Анджелесе она подала первые бумаги на предоставление ей американского гражданства. К этому времени журналисты уже пронюхали, что она, возможно, снимется в роли Жорж Санд. Гарбо пришлось появиться на публике, чтобы заполнить необходимые документы в стенах правительственного учреждения. Она прибыла туда в черных брюках и белой рубашке, заполнила бланки, ответила на пару вопросов и снова уединилась в своем доме в Беверли-Хиллз.
В ноябре Сесиль вылетел в Нью-Йорк. Он несколько раз встретился с Гарбо и перед самым отъездом пришел к ней в «Гемпшир-Хаус», чтобы показать добрую сотню фотографий своего дома.
«Она была очарована. Мое предложение остается в силе, и Грета может в любую минуту дать согласие. И вообще она была мила и доверчива».
По приезде домой Битон писал Гарбо:
«Просто не верится, что я наконец-то вернулся в свое милое уютное гнездышко и все вокруг меня такое знакомое и привычное. С тех пор как я писал тебе в последний раз, я совершил гигантское путешествие до Нью-Йорка, имел счастье пару раз, пусть даже мимолетно, лицезреть тебя и успешно преодолел Атлантику в обратном направлении…»
Дома Битон вскоре обнаружил, что впереди его ждет унылая английская зима. Он сделал вылазку в Брайтон, чтобы посмотреть «Возвращение блудного сына» с Джоном Гилгудом — спектакль, для которого он сам создал декорации. Дэвид Герберт прибыл в Уилтшир с новым другом. Майкл Дафф тоже нашел себе нового приятеля.
Леди Джулиет привезла с собой Сомерсета Моэма и Теренс Раттиган. Чета Оливье обивала порог дома Сесиля, требуя, чтобы тот поскорее сделал эскизы костюмов для их австралийского турне.
Сесиль намеревался, как обычно, вернуться на зиму в Нью-Йорк, но сначала его задержала забастовка докеров, затем туман и, наконец, королевское семейство. 14 ноября в Букингемском дворце принцесса Елизавета родила сына, принца Чарльза, и Сесиль ожидал, что его вызовут во дворец, чтобы сделать первый официальный портрет матери и сына. Однако, поскольку король был серьезно болен, этот вызов тоже последовал с опозданием.
Сесиль писал: «Никаких королевских младенцев на алых подушках, ни единого звука из дворца, но, как мне кажется, все только и заняты тем, что пытаются как-то занять и отвлечь Его Величество. Он никогда ничего не читает, и ему нечем занять себя. Как это тяжко — просто сидеть: сидеть с младенцем или же с королем — так, что некогда даже присесть и попозировать перед С.Б.».
Тем временем Оливье донимают Битона своими требованиями, отчего тот начинает жаловаться, кстати уже не впервые, что театральные актеры жуткие, испорченные эгоисты. Неожиданно для Битона «Дочери Гейнсборо» оказались в центре внимания, а Бинки Бомон даже поинтересовался, не хотел бы он, чтобы одну роль сыграл Ральф Ричардсон, а другую — Вивьен Ли. Сесиль, наконец, получил вызов во дворец, где сделал несколько снимков юного принца Чарльза. Однако мысли его по-прежнему были устремлены к Гарбо.