Грета Гарбо и ее возлюбленные

Не знаю, как мне удалось пережить прошедшую неделю. Уверен, что из-за нее я нажил себе язву. Каждое утро я просыпался с неприятнейшим чувством, будто я совершил некий постыдный поступок, словно я породил на свет некое чудовище. Пьеса получила весьма нелестные отзывы, и все говорят, что критики были излишне резки. Возможно, так оно и было. Пьеса оказалась явно затянутой. Жаль, что мы не сумели тайком прогнать ее несколько раз перед зрителями. После премьеры нам удалось существенно улучшить спектакль. Теперь это довольно милая пьеска, но и для меня, и для публики явился неприятным потрясением тот факт, насколько этот опус прост и незамысловат. Признаться честно, я не тешу себя особой надеждой относительно ее будущего, а еще чувствую себя совершенно подавленным, потому что влепил в нее столько труда и угрохал уйму времени. На данный момент, как мне кажется, я неспособен написать нечто более стоящее. Тем не менее через неделю мы отправляемся в месячное турне, и я надеюсь, что мне удастся по ходу дела придать ей немного глубины. Ей требуется добавить обстоятельности. Нельзя, чтобы к концу спектакля зритель оставался безучастным. А пока что она мало кого способна растрогать до глубины души. К. (Констант Кольер и Кейти Хепберн) побывали вчера вечером на спектакле и горели воодушевлением и желанием помочь. Что ж, поживем — увидим».

* * *

Пьеса шла целых две недели, понравившись провинциальной публике, но осмотрительные спонсоры не торопились переносить ее на подмостки нью-йоркских театров и, чтобы не нести дальнейших убытков, запрятали декорации под замок.

Сесиль пришел к заключению, что вся его жизнь «полетела вверх тормашками». Вот как он изливал душу в письме к Гарбо:

«Я только и занимался тем, что пробовал создать кучу бесполезных вещей, — все главные, первостепенные проблемы, казалось, прошли мило меня, в то время как я гонялся за собственным хвостом. Я чувствую себя совершенно опустошенным и неприкаянным. Мне действительно хотелось бы поскорее жениться и коренным образом изменить свою жизнь. Я чувствую себя загнанным в угол моей секретаршей (все более невыносимой Мод Нельсон), и, мне кажется, моя жизнь далека от того, какой ей следует быть. Я бы даже сказал, что это нечто вроде спада после волнения предыдущих недель, однако одновременно он отлично высвечивает вещи в их перспективе».

* * *

В начале сентября Сесиль отправился в Венецию, когда — редкий случай весьма успешного сотрудничества — они с Оливером Месселем (для бала Бейстеги) нарядили Диану Купер Клеопатрой. От Гарбо пришло два письма. В первом она делилась своими планами относительно путешествий. Вместе с Гюнтерами она 17 сентября вылетает в Европу, несмотря на то, что находится на грани нервного срыва. Она надеется провести с ними десять дней в Париже, а после их отъезда, если Сесиль все еще хочет ее видеть, вполне возможно, она сумеет приехать к нему в Англию. Гарбо писала Битону, что Шлее по-прежнему находится в подвешенном состоянии между болезнью и выздоровлением, и когда она поделилась с ним своими планами относительно путешествия, тот закатил скандал. И поэтому все ее планы до самой последней минуты будут висеть на волоске.

Затем в конце сентября Сесиль получил вторую прелестную весточку в ответ на свои последние письма, в особенности на подавленное послание от 31 июля. Гарбо посочувствовала ему насчет пьесы, призывая черпать утешение в том факте, что подобное не раз случалось с другими. Она рассуждала о его желании приехать в Нью-Йорк, однако отвергла это предложение, ссылаясь на то, что в настоящий момент в городе слишком жарко. Она все еще была занята тем, что пыталась отговорить Шлее от путешествия в Европу. Все это отрицательно сказывалось на душевном состоянии Гарбо, и она чувствовала себя преотвратнейше. Но именно в этом письме Грета сосредоточила все усилия на том, чтобы немного приободрить Сесиля в трудный для него момент.

Было похоже, что Гарбо, наконец, все-таки приедет. Сесиль послал из «Реддиш-Хауса» два письма — одно для Гарбо и одно для «русского осетра».

«Дражайшая Грета!

Рад слышать, что ты приезжаешь в Европу. Не смей возвращаться домой, не побывав в Англии. Если тебе хочется спокойной деревенской жизни, мой дом всегда в твоем распоряжении. Мне остается только надеяться, что ты все-таки успеешь, прежде чем осень уступит место зиме. А пока все вокруг смотрится как в сказке и я совершил несколько великолепных прогулок. Правда, временами льет как из ведра! Почерк у меня не слишком хорош: я порезал палец (указательный на правой руке), открывая жестянку с испанским ореховым кремом. Это несколько раздражает, так как сейчас я занят переписыванием пьесы.

Надеюсь, что Джорджу уже лучше. Похоже, ему пришлось пережить немало чертовски неприятных моментов — передай ему мои наилучшие пожелания.

В спешке,

любящий тебя Сесиль».

После чего последовало второе письмо: