Грета Гарбо и ее возлюбленные

— Послушай, ведь я же могу вернуться домой — а это уже совсем скоро — и рассказать моим друзьям и твоим друзьям, что я вообще не видел тебя. Кроме того, как мне кажется, я заслуживаю того, чтобы получить объяснение. Мне казалось, что мы оба были счастливы друг с другом в Европе. У нас на горизонте, если можно так выразиться, не было ни облачка. И когда мы прощались, то расставались с любовью и нежностью. Мне не в чем упрекнуть себя по отношению к тебе. Я ни разу не пытался строить из себя того, кем я не являюсь, я безоглядно тебе доверял, и если у тебя нет действительно веских причин для того, чтобы не разговаривать со мной по телефону и давать телефонистке указания: «Она не отвечает», то в таком случае твое поведение сплошное притворство!

— Осмелюсь заметить, что я просто невоспитанная свинья.

— Не только это, ты, должно быть, ужасно несчастна.

— Так оно и есть.

— Тебя должна мучить совесть. Она должна не давать тебе покоя оттого, что ты так дурно обошлась со мной.

— Верно, однако не думаю, чтобы ты особенно переживал.

— То есть ты решила, что я, конечно, не стану угрожать, что выброшусь из окна.

— Если бы ты такое заявил, я бы просто не поверила.

— Верно, я не из тех, кто торопится расстаться с жизнью. У меня есть другие интересы. У меня есть работа, друзья, увлечения, но ты способна наносить мне глубокие душевные раны, и я действительно глубоко оскорбился. Неужели тебе и впрямь доставляет удовольствие мучить людей и видеть их страдания?

— Нет, конечно, я и не думала, что ты будешь так переживать.

— Неужели? Не кажется ли тебе, что это довольно странно, что после нашей близости и преданности друг другу ты ни с того ни с сего ставишь на всем точку?

— Но я не думала, что мы настолько любили друг друга к тому времени, как мне уезжать из Парижа.

— Признаюсь, я был не столь счастлив с тобой в Париже, как, например, в Англии, но это лишь потому, что я терпеть не могу эти толпы бездельников. Ведь это бесполезное прожигание жизни. Но неужели ты и впрямь подумала, что я тебя не люблю?

— Я не думаю, чтобы ты вообще когда-нибудь любил меня по-настоящему.

— Тогда скажи на милость, чем же это я занимался все последние пять лет? На кого я тратил всю свою нежность, все свои теплые чувства?

— Я бы сказала, что тебе просто нравилось заигрывать со мной. Так, для разнообразия.

— Ни за что не поверю, что ты это всерьез. Ты слишком хорошо знаешь меня, чтобы говорить подобные вещи. Тебя должны мучить угрызения совести, что ты ведешь себя подобным образом по отношению к близким и дорогим людям.

«Я намекал на ее отношение к матери и брату, с которыми она не поддерживала никаких родственных связей. Передо мной она притворяется, что ее матери нет в живых, хотя на самом деле та, между прочим, живет в Коннектикуте. Я предостерег Грету, что не стоит пить аквавит в середине дня, а сам живо заказал себе еще одно виски. Меня здорово развезло.

Вскоре и моя любительница аквавита тоже была хороша. Мы оба были как следует навеселе, и Грета не поняла моих намеков насчет «родных и близких» и подумала, что я имею в виду Шлее, будто тот настраивает ее против меня».

— Но это же неправда! — заявила она. — Он не имеет к этому ровно никакого отношения. Я сама приняла решение еще до твоего приезда. И то, что я решила, действительно не имеет к нему никакого отношения. Просто в тебе столько энергии, ты просто не умеешь сидеть на одном месте. С тобой постоянно находишься в бегах — а у меня сейчас трудный период жизни (климакс), и у меня не было настроения встречаться с тобой. Повсюду такая суматоха. И мне не по себе, я совершенно разбита и просто неспособна поспевать за тобой.

— Неужели ты хочешь сказать, что со мной невозможно совершенно расслабиться?

— Нет, просто пока у меня нет настроения. Ты плохо меня знаешь. И поэтому выносишь резкие суждения. Кто-то прислал мне в Валентинов день записную книжку, и в ней ты пишешь, что я бессердечная, что я неспособна на истинную дружбу. Но ведь это не так.

— Но ведь это же было написано двадцать лет назад, когда я тебя не знал и ничего не понимал в этой жизни, и рубил сплеча. В любом случае, по-моему, просто несправедливо держать на меня обиду за то, что я писал двадцать лет назад, до того, как познакомился с тобой, и что уже успел позабыть.

«Неожиданно я понял, что невольно цитирую строчки из злополучной статьи о том, поженимся ли мы. Слова показались мне ужасно знакомыми, однако я не мог представить себе, каким образом я их использовал и как вообще кто-либо мог докопаться до них. И еще я понял, что ей было больно читать эти строчки. Однако нельзя сказать, что только это повлияло на ее отношение ко мне.

— Так, значит, как? Все кончено?

— Не знаю, — она искоса посмотрела на меня. — Ты хорошо выглядишь, — заметила она. — Похудел?

Я не стал раздавать ей комплименты, а только сказал:

— Я точно знаю, как тебе надо укладывать волосы.

Ей нравилось, когда я брал ее за волосы и приговаривал:

«Nicht machen».

— А теперь ты помнишь, как крепко ухватил меня за волосы в том парижском ресторане?

— Да, ты рассвирепела.