Гретель и тьма

Я долго лежу без сна – а вдруг придут какие-нибудь другие бабайки. Йоханна с папой кричат друг на друга. Потом хлопает дверь. Очень тихо. Ухает сова. Кто-то из зверей в зоопарке принимается выть. Чуть погодя я слышу, как еще тише закрывается другая дверь. Я смотрю, как на меня в ответ смотрит звезда – там занавески не задернуты как следует. Если изо всех сил смотреть, не моргая, долго, кажется, что звезда падает на Землю. Грет говорила, что звезды – это глаза мертвых людей, которые наблюдают за нами.

– Funkel, funkel, kleiner Stern, – шепчу я в темноту. – Где ты, кто ты – я не знаю.

Папа обычно будит меня криком: «Я больше не буду повторять», – но сегодня слышно только звяканье чашек и блюдец, и мне понятно, что кто-то из ведьм уже принес завтрак. Я поднимаю Лотти с пола, и мы с ней видим, что это мерзкая жирная Урсель с папиным кофе и рогаликами и с ужасной манной кашей – для меня.

– О, – говорит она, глядя на мою ночнушку, – ты еще не одета? Шевелись-ка, девочка. Скоро уже фрау Швиттер придет. – Она подбирает две пустые бутылки, держит их подальше от себя, будто они могут укусить. – Разбуди-ка ты отца. Похоже, ночка у него была что надо.

Но папа не хочет просыпаться. Он не высовывается из-под одеяла, даже когда я замечаю на стуле его штаны и лезу к нему в карманы. Лотти прячет украденные пятьдесят райхспфеннигов под отклеившийся угол линолеума у моей кровати. Йоханна не идет меня причесывать. Хорошо. Я сажусь читать книжку. Дочитав сказку, я мою те части себя, на которые папа может обратить внимание, надеваю лучшее платье и новые белые носочки. Иду показать папе, какая я красивая, но он все равно не просыпается, даже когда я очень громко ору и пинаю кровать. Вытаскиваю у него из-под головы подушку, а он все равно не двигается. Мы с Лотти пробуем папин кофе, в нем много сахара, как это любит Йоханна, и съедаем один рогалик, намазанный маслом и еще посыпанный сахаром. Лотти говорит, что ее тошнит.

За папой приходит Херта, велит мне вынуть палец изо рта.

– Где твой отец? Опаздывает. У нас много дел, а без него мы начать не можем.

– Папа не хочет вставать.

– Вот как? Сейчас разберемся. – Херта упирает руки в бока. – Он там один? Хорошо. – Она шагает к его двери и барабанит в нее большими жесткими костяшками, потом заходит. Слышен странный звук, будто курица квохчет, когда ей сворачивают шею. Затем Херта выбегает вон и начинает так вопить, что по лестнице взбегают несколько мужчин.

– Что стряслось? – спрашивает один, улыбаясь во все лицо. Я его раньше видела. У него оранжевые волосы и много веснушек. Голос у него, как будто горят еловые шишки. – Паука увидала?

– Там. – Херта хватает ртом воздух, держится за шею рукой и тыкает в дверь: – Удавлен.

– Папу укусил паук? – Грет говорила, что некоторые пауки прячутся под сиденьями в туалетах и, если засиделся, кусают за попу. – Что случилось с папой? – Никто не отвечает. – Что такое «удавлен»? – В папину комнату набиваются еще люди, но который с оранжевыми волосами смотрит с порога. Лицо у него делается серьезное. Он кладет руки Херте на плечи:

– Давно?

– Холодный, – говорит она, потирая руками горло. – Он холодный. Окоченелый.

– Значит, ночью. Кто-то из этих вырвался и пришел искать доктора.

Херта качает головой.

– Даже если б вырвались, откуда им знать, где именно его искать?

– Звериное чутье. Ты же знаешь, какие они.

– Но это ж силу надо иметь, чтоб… – Херта роется в карманах, достает сигарету, оранжевый ее поджигает. У нее трясутся руки. После нескольких пыхов она говорит: – Может, ты и прав, Мецгер³². Да, судя по всему, это и произошло.

Я стою у стены в папиной комнате. Он все никак не просыпается, хотя все тут очень шумят и всё кругом осматривают – под кроватью, в шкафу, за комодом. Один проверяет окно: открывает его, закрывает, открывает, закрывает. Потом несколько человек идут ко мне в комнату. Я иду следом и вижу, как они находят мешок, набитый одеждой и игрушками. Херта на него пялится.

– Йоханна права. Он и впрямь собирался сбежать.

Высокий тощий мужчина уходит и возвращается с дядей Храбеном, тот улыбается и злится одновременно. Он заходит к папе в комнату и выкрикивает много очень скверных слов. Все остальные мужчины уходят – кроме Мецгера со странными оранжевыми волосами, он стоит в дверях. Когда дядя Храбен выходит оттуда и берет меня на руки, я начинаю плакать.

– Почему папа не просыпается?

– Не беспокойся, mein kleines Made hen. О тебе дядя Храбен позаботится. – Он приглаживает мне волосы. – Вот что, слушай внимательно. Видать, кто-то из служанок принес завтрак. Кто-нибудь еще тут был? Ты видела кого-нибудь незнакомого?

– Только der Kinderfresser.

– Детоглота? – Улыбка у дяди Храбена делается еще шире. – Нет-нет, Криста, в смысле настоящих людей, вчера после чая или перед завтраком сегодня утром кто-нибудь приходил?