Гретхен

– Официально – борюсь не покладая рук! – ответила она. – Пришлось отмазываться от зачета по физике. Толком не подготовилась и точно схватила бы пару! А мама сказала, что пропускать один день – подозрительно. Нужно хотя бы еще пятницу с субботой прихватить!

Гретхен понимающе кивнула.

– Но в понедельник я уже появлюсь! – сказала Сибилла. – Хотя, признаться, без школы я не скучаю!

Потом Сибилла спросила, не пропустила ли она чего интересненького. Гретхен успокоила легкомысленную прогульщицу: ничего выдающегося за время ее отсутствия не произошло.

– Вот тупая курица! – пробурчал Гансик, когда они попрощались с Сибиллой. – Из-за какого-то зачета пропускать школу!

– А что в этом такого? – рассмеялась Гретхен. – Подумаешь! Обычное дело.

– И мамаша тоже хороша! Покрывает такое безобразие! – в голосе Гансика слышалось искреннее возмущение.

– Ты что, сдурел? – Гретхен не могла скрыть удивления. – Ты, что ли, никогда не оставался дома, когда дело пахло керосином?

– Я?! Никогда! – отрезал Гансик.

– Но Гансик… – Гретхен снова рассмеялась и собралась уже напомнить брату о многочисленных записках от родителей с просьбой разрешить учащемуся Закмайеру ввиду болезни остаться дома, но Гансик на это только тряс головой и сердито твердил:

– Ничего подобного не было! Чистое вранье!

Встретив такое сопротивление, Гретхен решила оставить эту тему.

Папа, в красном фартуке и с засученными рукавами, уже встречал их на лестнице, стоя в открытых дверях. Наверное, пыхтение Гансика слышно было даже в кухне.

– Обед готов! – провозгласил он бодрым голосом и обнял дочь.

Он прижал ее к своему отеческому сердцу с такой силой, что Гретхен чуть не задохнулась. Она замерла, уткнувшись носом папе в мягкую грудь, от которой вкусно пахло гуляшом.

– Умираю от голода! – сообщил Гансик.

Папа высвободил Гретхен из своих объятий и помчался в кухню.

– Я лучший в мире специалист по разморозке! – прокричал он оттуда. – Сегодня у нас суп из спаржи, гуляш с макаронами, а на десерт – сладкие клецки с начинкой!

«Боже милостивый, дай мне силы переварить столько калорий!» – подумала Гретхен. С тех пор как они с мамой переселились к Мари-Луизе и похудели, Гретхен с трудом справлялась с традиционным закмайеровским меню. Но обижать «лучшего в мире специалиста по разморозке» ей не хотелось, и она, собравшись с духом, приступила к еде.

Папа с наслаждением уплетал за обе щеки, его пышные усы ритмично подрагивали в такт жевательным движениям и постепенно обрастали разными мелкими крошками: спаржи, лука, морковки, мяса. А положив на себе на тарелку клецку и посыпав ее маком с сахарной пудрой, он и вовсе пришел в состояние неописуемого восторга, о чем свидетельствовали слетавшие с его уст тихие охи и ахи, какие можно услышать, например, от человека, пораженного красотой невероятно романтического заката. Но тут взгляд папы упал на стоявшее посередине стола блюдо.

– Все, конечно, хорошо, сынок, – сказал он, – но все же нельзя быть таким обжорой!

– Да это у меня всего-навсего вторая клецка! – прочавкал Гансик.

– Не вторая, а четвертая! – поправил папа строгим голосом.

– Ничего подобного! Вторая! Клянусь! – твердил свое Гансик, давясь клецкой.

– Всего было шесть штук! – не отступал папа. – Одну взял я, одну – Гретхен, а куда остальные подевались? Ты слопал! Больше некому!

– Нет, я съел две! – не сдавался Гансик.

Папа побагровел. Ничего хорошего это не предвещало – у папы настроение менялось быстро.

– За кого ты меня держишь?! – взревел он. – Я их лично делал! И знаю, сколько их было! Шесть! – Для пущей убедительности папа показал на блюдо, на котором отпечаталось шесть липких кругляшков. – Вот, смотри! Раз, два, три, четыре, пять, шесть! – пересчитал их папа.

– А я съел только две! – упорствовал Гансик.

– Ты меня с ума сведешь! – папа шваркнул вилку с ножом на стол.

Гансик поднялся, взял свою тарелку и пошагал в кухню.

– Ну честное слово, я больше не брал! – жалобно проговорил он на ходу.

Папа посмотрел ему вслед и вздохнул. Потом он снова вооружился вилкой с ножом и принялся доедать свою клецку.

– Вот теперь у нас так все время! – пожаловался папа. – Ест, ест без конца и не признаётся! В понедельник после работы я купил целую палку салями, а во вторник вечером, когда захотел сделать себе бутерброд, смотрю – а колбасы-то уже и нет. Спрашиваю его, а он говорит, что никакой салями не видел! И глядит такими честными глазами, что я уже и сам засомневался. Подумал, вдруг я эту колбасу в магазине просто забыл. Пошел даже в багажнике пошарил, не закатилась ли. – Папа отложил вилку с ножом в сторону и принялся задумчиво теребить усы. – А в четверг звонит мне на работу эта Мюллер и сообщает, что больше не желает у нас убирать, потому что, дескать, одно дело убирать, когда у людей обычная грязь, а другое – когда у них авгиевы конюшни. Сказала, что нашла у Гансика под кроватью два хвостика от салями, кучу хлебных корок и восемь пустых банок из-под кока-колы!

Папа откинулся на стуле и посмотрел на Гретхен, как будто ожидая от нее какого-то объяснения всем этим странностям, а еще лучше – готового решения проблемы.