Грезы и тени

— A я знаю: сила, братъ, сила научила… та, невидимая, то, что всего сильнѣе и страшнѣе. Ты, вотъ, Анны испугался. Анна — что? Анна — вздоръ: форма, слѣпокъ, пузырь земли! Анна — сама раба. Но власть, но сила, которая оживляетъ матерію этими формами и посылаетъ уничтожать насъ, — that is the question! Ужасно и непостижимо! И они — пузыри-то земли не отвѣчаютъ о ней. Узнаемъ, лишь когда сами помремъ. Я, брать, скоро, скоро, скоро… И изъ меня тоже слѣпится пузырь земли, и изъ меня!

Онъ таращилъ глаза, хваталъ руками воздухъ и мялъ его между ладоней, какъ глину. Меня онъ пересталъ замѣчать, весь поглощенный созерцаніемъ незримаго міра, который копошился вокругъ него…

«Лѣпкій воздухъ, живой», съ отвращеніемъ вспомнилъ я и задрожалъ, поймавъ себя на томъ, что, повторяя жестъ Петрова, самъ мну въ рукахъ воображаемую глину… И, въ слѣпомъ ужасѣ предъ этою заразою помѣшательства, я убѣжалъ отъ больного.

Сергѣй разузналъ прошлое нашей квартиры. Дѣйствительно, былъ въ ней, при Петровѣ, трагическій случай, скрытый отъ меня домохозяиномъ при наймѣ квартиры, чтобы не отпугнуть жильца: застрѣлилась ненарокомъ экономка Петрова — какъ думали, его любовница. По домовой книгѣ она значилась перемышльскою мѣщанкою, Анною Порфирьевной Перфильевой, 24 лѣтъ…

Такъ былъ я сразу выбитъ изъ колеи моей спокойной жизни и съ тѣхъ поръ изъ нея удалились факты, a вмѣсто нихъ воцарились призраки. Я еще не видалъ ихъ, но уже предчувствовалъ. Между моимъ глазомъ и свѣтомъ, какъ будто легла тюлевая сѣтка; самый ясный изъ московскихъ дней казался мнѣ сѣрымъ. Въ самомъ прозрачномъ воздухѣ, - мерещилось мнѣ, - качается мутная мгла, тонкая, какъ эѳиръ, и такая же зыбкая… влажная и осклизлая. Я ощущалъ ея ползучее прикосновеніе на своемъ лицѣ. Я чувствовалъ, что именно эта сѣрая муть и есть таинственная матерія, сложенная изъ отжитыхъ жизней, готовая рождать «пузыри земли» въ любой формѣ, въ каждомъ образѣ, покорно повелительной силѣ, чтобы понять которую — говорить Петровъ — надо сперва умереть. И я зналъ, что ровно черезъ мѣсяцъ, часъ въ часъ, число въ число, какъ обѣщано, сѣрая мгла снова выброситъ изъ своихъ нѣдръ въ мой обиходъ эту Анну — безсмысленную и безстрастную любовницу-привидѣніе, вампира, палача, одареннаго необъяснимо жестокою, несправедливою властью убить меня своими ласками… за что? за что?

Я посѣтилъ психіатра: стараго, сѣдобородаго профессора, съ голымъ черепомъ, крутою шишкою выдвинутымъ впередъ, съ цѣлымъ кустарникомъ сѣдыхъ бровей надъ голубыми глазами. Выслушавъ меня, онъ долго думалъ.

— Туманъ, сказалъ онъ наконецъ.

И, въ отвѣтъ на мой вопросительный взглядъ, прибавилъ.

— Это все — вотъ это.

Онъ указалъ на окно, сѣдое отъ разлитой за нимъ молочно-бѣлой мглы холодныхъ паровъ; уличные фонари мигали сквозь нее красноватыми тусклыми огоньками, будто изъ подъ матовыхъ колпаковъ.

— Англичане въ такіе туманы стрѣляются, a русскіе сходятъ съ ума. Вы русскій, слѣдовательно… Я не буду диспутировать съ вами, насколько реальны ваши представленія. Во-первыхъ, какъ вы ни страдаете отъ нихъ, но вамъ — неправда ли? — въ тоже время очень хочется, чтобы они были настоящія, a не воображаемыя. Во-вторыхъ, вы пришли ко мнѣ не диспутировать, но лѣчиться. И я васъ вылѣчу. Бѣгите отсюда. Бѣгите туда, гдѣ нѣтъ этого… — онъ снова указалъ на окно, — и, если можно, навсегда. Бѣгите подъ яркое небо, подъ палящее солнце, къ ласковымъ морямъ, къ пальмамъ и газелямъ. Тамъ вы забудете своихъ призраковъ. A сѣверъ — родина душевныхъ болѣзней — для васъ болѣе не годится. Вашъ Петровъ сказалъ правду. Воздухъ y насъ живой и лѣпкій: онъ населенъ сплиномъ, неврастеніей, удрученными и раздражительными настроеніями. Мы вѣдь киммеріяне. Вы читали Гомера?

— Давно.

Докторъ закрылъ глаза и прочиталъ наизусть:

— «Блѣдная страна мертвыхъ, безъ солнца, одѣтая мрачными туманами, гдѣ, подобно летучимъ мышамъ, рыщутъ съ пронзительными криками стаи жалкихъ привидѣній, наполняющихъ и согрѣвающихъ свои жилы алой кровью, которую высасываютъ они на могилахъ своихъ жертвъ».

И, когда эта цитата заставила меня вздрогнуть, профессоръ засмѣялся и ударилъ меня по плечу.

— У васъ киммерійская болѣзнь… Бѣгите на югъ! Недугъ, порожденный туманомъ и мракомъ, излѣчивается только солнцемъ… И вотъ я здѣсь…

БОЛОТНАЯ ЦАРИЦА

Сказка итальянской мареммы[6]

Три водяныхъ царя задумали жениться.

Первый царь владѣлъ рѣкою Ниломъ въ Африкѣ; ему были покорны всѣ рѣки на землѣ.

Другой жилъ въ вертячемъ морскомъ омутѣ близъ Реджіо. Онъ управлялъ моремъ отъ Сициліи до Корсики и вдоль по всему западному берегу Италіи до самаго Монако.

Третій царь былъ болотникъ; ему подчинялись всѣ стоячія воды, трясины, топи, грязи, зыбучіе пески на всѣ четыре стороны отъ его жилья. A жилъ онъ, гдѣ теперь Гаэта, только немного дальше отъ моря, въ глубокомъ провалѣ зеленой мареммы.

Царь Нила женился на дочери эѳіопскаго царя, прекраснѣйшей изъ черныхъ дѣвушекъ, опаленныхъ полуденнымъ солнцемъ.