Грядущее восстание

Экология — это не только логика тотальной экономики, это еще и новая мораль Капитала. Состояние внутреннего кризиса и жесткость нынешнего отбора таковы, что нужно срочно найти новый критерий селекции. Во все времена идея добродетели была и остается порождением греха. Без экологии невозможно было бы оправдать современное существование двух раздельных сфер продуктов питания: одной «здоровой и биологической» для богачей и их детей, и другой — заведомо токсичной, для плебса и его отпрысков, обреченных страдать избыточным весом. Планетарная гипер-буржуазия не смогла бы убедить окружающий мир в респектабельности своего образа жизни, если бы ее последние прихоти не демонстрировали ревностное «уважение к окружающей среде». Без экологии ничто не обладало бы достаточным авторитетом, чтобы унять протесты против чрезмерно прогрессирующего контроля.

Прослеживаемость, прозрачность, сертификация, эко-налоги, экологическое совершенство, водная полиция — за всем этим уже угадывается грядущее исключительное положение экологии. Власть, которая черпает авторитет из Природы, из здоровья и благополучия, обретает вседозволенность. «Как только новая экономическая и поведенческая культура внедрится в нравы людей, ограничительные меры, скорее всего

, отпадут сами собой». Требуется весь нелепый апломб авантюриста со съемочной площадки, чтобы отстаивать столь леденящую перспективу, чтобы одновременно призывать нас «болеть за планету», мобилизоваться, и — оставаться достаточно бесчувственными, чтобы присутствовать при всем этом с надлежащей сдержанностью и цивильностью. Новый аскетизм в стиле «био» — это самоконтроль, требуемый от всех и каждого во имя успеха операции по спасению из того самого тупика, в который система сама себя загнала. Если раньше от нас требовали потуже затянуть ремни во имя экономики, теперь требуют того же во имя экологии. Конечно, дороги смогут однажды превратиться в велосипедные дорожки, и, возможно даже, нам в наших широтах воздастся однажды минимальный гарантированный доход, но только ценой полностью стерилизованного существования. Те, кто утверждает, будто всеобщий самоконтроль спасет нас от необходимости диктатуры во имя окружающей среды, врут: первый станет основой для второй, и оба будут давить на нас. До тех пор, пока есть Человек, с одной стороны, и Окружающая среда, с другой, между ними всегда будет стоять полиция.

В экологистских дискурсах все следует поставить обратно с головы на ноги. Там, где они говорят о «катастрофах», имея в виду нарушения и недостатки в современном режиме управления существами и вещами, мы, напротив, видим катастрофу как раз в совершенстве его функционирования. В 1876–1879 годы самая большая на тот момент волна голода, прокатившая по тропикам, совпадает с засухой, но прежде всего — с апогеем колонизации. Разрушение крестьянских общин, резкое прекращение выращивания продовольственных культур лишили местное население каких-либо средств борьбы с недоеданием. И не столько недостаток воды, сколько ужасающие последствия колониальной экономики в фазе ее интенсивного развития привели к тому, что тропики покрылись миллионами истощенных трупов. То, что повсюду выдает себя за экологическую катастрофу, на самом деле, всегда было и остается, прежде всего, проявлением губительного отношения к миру. Мы — жители вакуума, мы уязвимы перед малейшими сбоями в системе, перед первыми же климатическими происшествиями. Пока при приближении последнего цунами туристы продолжали беззаботно резвиться в волнах, островные охотники-собиратели спешно покидали побережье вслед за птицами. Современный парадокс экологии состоит в том, что под предлогом спасения Земли, она спасает лишь основу и первопричину того, что превратило Землю в эту опустошенную планету.