Грязные игры

— Не успеешь. Отсюда до Ленинградского вокзала — минут сорок. А последняя электричка до Поваровки уходит через полчаса. Арифметика! Так что пошли ко мне. Пошли, пошли!

Акопов заколебался:

— Неудобно. Дома-то что скажут?

— А кому говорить?

И они двинулись от станции через двор, потом через пустырь, по широким натоптанным тропкам в зарослях пижмы, шапки которой еще желтели в надвигающихся сумерках. Здоровенный черный ньюфаундленд подбежал к Акопову, обнюхал и побежал в траву, где прилег грузный мужчина в летах, неухоженный, с трехдневной щетиной на щеках.

— Это Нюшка, симпатичная псина, — представил собаку Толмачев. — На шестом этаже живет.

А это Глорий Георгиевич Пронин. Писатель.

— Хозяин?

— Нет, Нюшкин приятель.

Пронин приветственно помахал рукою, пребывая в позе римского патриция в бане.

— Присоединяйтесь, — сказал писатель из травы. — Пока есть к чему. — И продемонстрировал початую бутылку вина.

Толмачев отмахнулся.

— А почему на метро катаешься? — полюбопытствовал Акопов. — Разве тебе не полагается разгонная машина?

— Полагается, но у меня же своя есть, да вот колодки начало клинить. А заняться некогда.

— Так сообщи в техотдел! И срок дай — три часа.

На колодки более чем достаточно.

— Ты не понял, — вздохнул Толмачев. — Машина моя. Личная.

— Ну, ты даешь! А если тебе в метро ноги оторвут? Это по какой статье расходов пойдет? По личной или государственной? Еще один большевик на мою голову…

У самого дома их настиг ровный тяжелый гул.

— А говоришь — тихо тут, — сказал Акопов.

— Иногда гудят. Грунт возят. Достраивают метродепо.

— Это не грунт возят, — сказал Акопов, прислушиваясь. — По-моему, это броня идет.

Они побежали от подъезда к углу дома по заросшему бурьяном газону. Зрелище, открывшееся им, потрясало. Широкой улицей Мусы Джалиля, мимо липовых аллей, мимо скверов, забитых легковушками и собаками, стремительно шла колонна боевых машин пехоты, раскрашенных под лягушачью кожу. Из плоских башен торчали зачехленные стволы.

В такт движению покачивались антенные штыри.

Облачка выхлопов скручивались в сизую ленту, которая висела над пустынной дорогой в теплом воздухе позднего вечера.

— Неужели опоздали? — пробормотал Акопов.

27

«Политическая борьба в России достигла критической точки. Фаза сопротивления исчерпала себя, потому традиционная оппозиция (лишь эмоциональная, лишь протестантская) — исчерпала себя.

Период сопротивления закончился, начинается период национального восстания».

Программа национал-большевистской партии.2 мая 1993 г.

«Разваливаются не только объединения и части, но уже и виды Вооруженных Сил. Флота, по сути дела, у России практически нет. Ракетные войска крайне непропорционально сокращаются. Авиация и ПВО катастрофически теряют квалификацию…

Зато генералов в Российской Армии стало значительно больше, чем их было в Советских Вооруженных Силах».

С. Турченко. «Мы стоим по грудь в трясине».«Советская Россия», 1993, 17 июня.

Генерал задерживался. В присутственные дни он обычно приходил ровно к девяти. На сей раз Толмачев успел разложить заметки надень, поработать с компьютером и даже перехватить в буфете кофе с рогаликом. Подумав, он взял еще чашечку, потому что чувствовал себя неважно. Не выспался — почти всю ночь вспоминали с Акоповым жизнь, в которой оказалось немало пересечений и общих знакомых.

А когда дело коснулось Сурханабада, решили выпить, ибо в той прошлогодней истории оба чудом остались живы.

Акопов позвонил в одиннадцатом часу.

— Шеф на месте? Странно… Передай ему, что заболел Савченко. Пусть даст команду поискать замену. Ты-то сам как? Головка не бо-бо?

— Кофейком отбиваюсь, — засмеялся Толмачев. — А кто такой Савченко?

— Из моей новой команды. Хороший исполнитель. Жалко, что свалился с температурой. Представляешь, у мужика ангина! В сорок-то лет…

— Исполнитель? А что он исполняет?

— Русские народные песни. Ну и дремучий ты, брат! Узнал что-нибудь о вчерашней броне?

— Пока нет. Не у кого.

— Значит, не забудь! Савченко.

Едва он положил трубку, заявился Савостьянов.