Грибная пора

Всю ночь пробегала рыжая лисица по белому полю перед больным стариком. Открыл старик глаза на рассвете — лиса снова у него на виду. Теперь скачет рыжая прямо по потолку. Явь не явь, кино не кино, а такая прехорошенькая, что захотелось старику погладить шелковистый загривок лесной красавицы.

Протянул он руку к лисе, а пальцы ткнулись в холодные доски потолка. Пуще прежнего разболелся старик, застонал от досады и снова захотел уснуть.

Но разве можно уснуть, если мельтешит вокруг печки юлой, красным девичьим сарафаном вертится невесть откуда взявшаяся лиса?!

Долго лежал старик. Избу мороз выстудил, вода в ведре ледком покрылась, у старика на бороде и усах сосульки отросли. А рыжая лиса прыгает по стенам и потолку и не даёт старику забыться!

Рассердился старик:

— Будь ты неладная!

И для большей строгости даже пальцем пригрозил: смотри у меня!

Слез старик с печки, а рыжая за ним. Растолкал старик засыпанную сугробом дверь, вышел на крыльцо, а вслед лиса на улицу выскользнула.

Едва привык старик к яркому свету, а из леса, через поле наискосок, опять вы́спешила рыжая лиса.

Она плыла-стелилась по глубоким снегам навстречу старику. Рыжая дружелюбно, как обыкновенная дворовая собака, помахивала пушистым хвостом и весело смотрела на старика. Но не призрак, не видение, а настоящая тёплая лиса, живая душа леса и полей.

— Чапа! Чапушка! — сказал старик, с трудом узнавая в лисице свою воспитанницу, которую когда-то он подобрал с затопленной коряги на реке. Она в то время была слепым лисёнком и умещалась на ладони. Лисица выросла, окрепла, прожила в доме старика два года и неожиданно исчезла — и вот появилась снова.

— Матушка моя! — обрадовался старик, когда рыжая подошла под самую его руку, опрокинулась на спину, выставив для оглаживания живот.

Присев на корточки, старик осторожно, словно боясь обжечься, дотронулся до густого чистого меха ладонью. Лиса вздрогнула, напряглась, закрыла глаза. Она медленно, прижав уши, перевернулась на живот, затем вдруг отпрыгнула в сторону и метнула на старика полный дикости и злого зелёного огня раскосый взгляд. А хвост лисы метался, как раздуваемое ветром пламя жаркого костра. Но через миг она была уже прежняя добродушная знакомка. Её хвост разом утих, зелёные искры в глазах погасли, а остроносая мордашка приняла выражение лукавой игривости. И лиса с этим выражением подпрыгнула мячиком, упала носом в снег, быстро заработала передними лапами и закопалась в сугроб чуть ли не до кончика хвоста. Затем выпрыгнула оттуда, ещё раз дурашливо посмотрела на старика, фыркнула, отряхивая с носа снег, перекатилась через спину, вскочила и, не оглядываясь, помчалась красной стрелой в тёмный лес.

Вернулся старик в дом, заглянул на печь и под лавки — начисто исчезло, не прыгает больше рыжее видение по стенам и потолку. Прислушался старик к себе — не гудят, не ноют его косточки. На душе спокойно и светло, словно только что на свет народился.

Растопил старик печь, вытаял возле огня сосульки из усов и бороды, уселся чай пить. Пьёт, дует на кипяток в блюдце, рыжую лисицу Чапу, выманившую его с постели на улицу, добром вспоминает и улыбку сдержать не может.

Теперь чего не жить старику! Весной появится рыжая лисица Чапа в окружении маленьких головастых лисят.