Григорий Распутин. Могилы моей не ищите

Особенно страдал он от местных зим: злых, пронзительных, темных. Вот уж воистину, сколько не топи печь-буржуйку, все равно не согреешься, все равно не выгонишь сырость, будто бы навсегда въевшуюся в потолок и стены, криво обклеенные бумажными обоями в желтоватых разводах, вечно живущую в подполье, пахнущем тряпьем и болотом.

Поскольку сам он был родом из Орловской губернии, то более привык к климату сухому и мягкому, скучал по теплому и долгому лету, когда, даже попав под дождь, испытаешь радость как после купания в речке или лесном озере.

Часто болел тут.

Вот и сейчас чувствовал недомогание.

Рассказывали, что прошлой зимой городовой второго участка второй Адмиралтейской части Василий Иванович Казначеев замерз на своем посту в караульной будке как раз накануне Рождества. Застоялся на одном месте и окоченел. Выходит, что на морозе надо постоянно двигаться. А что делать, когда нет сил ходить взад и вперед, когда мутит и выворачивает суставы, когда слезятся глаза и душит кашель.

Степан Федосеевич почти так стоя и задремал, как вдруг со стороны Мойки до него донесся собачий лай. «Неужели мой жилец обнаружился и блажит? – пронеслось в голове. – Не иначе как свору встретил и теперь долго будет брехать».

А еще не любил Петроград из-за бездомных собак. Они напоминали ему нищих, обезумевших от голода и нужды станичников, которых следовало бы отстреливать, но распоряжения такого не поступало, и посему приходилось терпеть их окаянных, что прятались в темных переулках и дворах-колодцах, на пустыре за Новодевичьим монастырем и под железнодорожным мостом через Обводный канал. По ночам они истошно скулили, наводя страх на сторожей и редких прохожих, сверкали желтыми своими глазами, страдали бешенством, столовались на городских помойках, на задах мясных лавок и амбаров Сального буяна, что на Пряжке.

Лай сменился воем, а потом внезапно стих. Это, как показалось Степану Федосеевичу, произошло после двух коротких хлопков, похожих на выстрелы. Или, может быть, это были вовсе и не выстрелы никакие, а заряды ветра, пронизавшие скважины между домами и ударившие в заколоченные фанерой чердачные окна, или натужные залпы стартера заводимого во дворе дома Юсупова автомобиля, которые эхом разносились по переулку, толчками, неритмично, хрипло.

И это уже только на следующее утро городовой узнает, что собаку, ту самую, что он приютил в своей караульной будке, действительно застрелили, потому что она напугала гостей Феликса Феликсовича, стала на них бросаться, а потом закопали в сугробе рядом с воротами, выходящими на Мойку.

Удивился, конечно, Степан Федосеевич – такая ласковая и тихая, ни породы, ни имени, и вдруг стала бросаться на людей, странно, конечно, хотя, с другой стороны, кто знает, что там у них, у собак, на уме, тут и вообразить себе невозможно…

Но это будет утром следующего дня, а сейчас выбрался из своей будки и, в надежде согреться, почти бегом направился к воротам Юсуповского гаража. По мере приближения гул включенного двигателя становился более объемным и резким. Казалось, что здесь никто и не собирался ложиться спать: были слышны голоса, крики, скрип каучуковых колес на снегу, различим бешеный бег теней по стенам и стволам деревьев, а также яркие сполохи включенных фар. Когда же до ворот оставалось несколько шагов, то они с грохотом распахнулись, и в переулок выкатился автомобиль. Степан Федосеевич с трудом успел отскочить в сторону, и мимо него пронесся уже известный ему мотор с брезентовым верхом. В свете уличного фонаря городовой успел разглядеть сосредоточенное и бледное лицо Великого князя Дмитрия Павловича, сидевшего на месте водителя. Все это казалось каким-то миражем, видением, внезапно взорвавшим застывший, неподвижный ночной морок.

Раздвигая стылую темноту, автомобиль в вихре снежной поземки удалялся в сторону Вознесенского проспекта. На пересечении с Прачечным переулком он резко притормозил, крутанул вправо и, вычертив красными габаритными огнями параллельные линии, исчез за поворотом.

Великий князь Дмитрий Павлович и его Metallurgique 40\75 фаэтон-де-люкс от Van den Plas.

1913

Цесаревич Алексей Николаевич Романов.

Между 1910–1915

Глава 3