Григорий Шелихов

Америки. Россия, если утвердится там, может стать звеном в торговле с

малайцами. Раньше эту торговлю вели в небольшой степени через Батавию

голландцы, а ныне она уничтожилась... (* Прошу внимания (англ.).)

Мореход не выдержал пытки, слушая в изложении ирландца

собственные мысли, отвергнутые и схороненные в петербургских

канцеляриях, и грубо прервал разговор:

- Скажи, Яков Егорыч, господину арматору, что, мол, благодарю за

добрые советы, а кончать разговор, так как я сейчас занят, приглашаю

его годика через два-три в Славороссийск, в Америку... Передай -

беспременно договоримся!

Дойбл недоуменно и обиженно выслушал ответ морехода, развел

руками и отплыл на свой корабль. В тот же день он ушел в море.

Через двадцать лет после смерти Шелихова, будучи уже старым

человеком, настойчивый ирландец Питер Дойбл появился в Петербурге и

подал тогдашнему председателю Российско-Американской компании графу

Николаю Семеновичу Мордвинову подробнейшую докладную записку,

полностью совпадавшую с заветными, неосуществившимися планами

Шелихова.

Записку эту Мордвинов, сняв копию, направил Александру I. Записка

была передана "благословенным" на заключение всесильного временщика

Аракчеева, занятого в то время устройством военных поселений, и, с

размашистой надписью Аракчеева: "Некогда пустяками заниматься", легла

в секретный шкаф графской канцелярии. Содержимое этого шкафа после

смерти "преданного без лести" было опечатано по распоряжению Николая I

и навсегда исчезло из поля зрения простых смертных.

5

Через несколько дней после отплытия Питера Дойбла на увалах под

Охотском показался долгожданный караван. Когда голова его входила в

Охотск, хвост из груженых, телег и вьючных лошадей, в сопровождении

вооруженных людей, терялся в извивах дорожной тропы над городом.

Степенный и благообразный Максим Максимович Мальцев слез перед

хозяином со своего лохматого конька и, косясь на обступивших их людей,

сбивчиво и неохотно стал отвечать на град посыпавшихся вопросов:

почему-де он, а не Ираклий ведет караван, что приключилося с Ираклием,

и только в конце догадался хозяин спросить, благополучно ли дошли

люди, сохранна ли кладь.

- Люди все здравы-невредимы, и кладь представил в целости,

Григорий Иваныч, а что в Иркутском приключилося - знать не знаю и

ведать не ведаю. Наталья Алексеевна...

- Язык тебе отрезала Наталья Алексеевна? От подотчета хозяину

освободила тебя Наталья Алексеевна? - схватил Шелихов Мальцева за

плечо, но тут же вдруг отпустил его и чуть ли не бегом кинулся вперед

разыскивать монахов - они уже прошли в голове каравана.

- Ктитору благопопечительному церкви американской наше

благословение... - начал было архимандрит Иоасаф, встречая Шелихова,

разыскавшего монахов в конторе компании. - Разъяснение, понимаю,

получить желаете, почтенный Григорий Иваныч? Домашних ваших оставили в

добром здравии... Покарал гнев божий токмо царского ослушника,

необузданного черкесина. Не допустил господь к построению храмов своих

на американской земле гордеца, презревшего волю власти, над нами

поставленной, - убил его казачишка шелавый, когда он в окно

выпрыгнул... Смирись, чадо возлюбленное, аще бо ни един волос... -

заспешил преподать утешение велеречивый архимандрит, когда увидел, в

каком бессилии опустился на скамью Шелихов, сраженный известием о

гибели Ираклия.

После смерти Куча в далеком Петербурге ничто так не потрясало

души морехода, как эта непонятная и нелепая гибель молодого грузина.

Незаметно для самого себя Шелихов привык к мысли видеть в Ираклии

своего зятя и, кто знает, продолжателя дела его, Шелихова, жизни.

Единственный сын Григория Ивановича, рослый и пухлый Ваня, не

подавал отцу верной надежды на то, что возьмет судьбы Славороссии в

свои руки, всему на свете предпочитавший шест для гонки голубей.

Старший зять, Николай Петрович Резанов, обладавший острым умом,

образованием и блестящими светскими качествами, никогда не согласится

- Шелихов давно убедился в этом - променять жизнь в столице, в

обществе себе подобных, на тяжелый, полный лишений и опасностей труд

устроителя суровой и неведомой страны.

Чем этот черноризец, привычно и угодливо твердящий ему "несть

власти, аще не от бога", может утишить боль и смягчить новый, выпавший

на долю Шелихова удар судьбы? Остается одно только горькое утешение -

проклинать подводный камень и собирать обломки крушения.

Шелихов встал и, чувствуя необходимость побыть одному и собраться

с мыслями, не дослушал - чего уж там! - масленую речь архимандрита и

вышел на улицу.

Угрюмое Охотское море глухо рокотало. Издали доносился шум

начавшегося прилива и слышались крики людей. Разглядев через

неотлучную при нем подзорную трубу фигуру Шильдса на пристани, мореход

понял, что разгрузка "Феникса" почти закончена и можно, следовательно,

перебросить освободившихся людей и лодки на погрузку отходящих в

Америку кораблей.