Парящая между небом и землей Эльфрида возбуждала во Взлетающем Орле совсем другие мысли. Эльфрида, так же как и он, поднялась рано; до завтрака и неожиданного визита к Орлу графини они успели долго и хорошо поговорить. Вглядываясь в зеленые глаза миссис Грибб, Взлетающий Орел открыл, что во всем готов соглашаться с их хозяйкой, точно так же, как ранее готов был подчиняться воле обладательницы серых глаз. Слушая Эльфриду, он с радостью гнал от себя последние сомнения и угрызения прошлого вечера, все свои страхи, укрепляясь в убеждении, что в К. и только в К. его место. Можно было смело решиться провести с этими глазами вечность. Кроме того, в обществе Эльфриды он начинал испытывать все более сильную симпатию к Игнатиусу Гриббу. По словам Эльфриды, Грибб был любящим и понимающим супругом, и в словах этих невозможно было уловить хотя бы тень лицемерия или лжи. Потом зеленые глаза прикрывались ресницами, словно уверенность в чувствах к мужу на миг подвергалась переоценке… но после всякая тень сомнения исчезала, и глаза сверкали вновь. Даже нетерпимость Эльфриды к Дому мадам Джокасты не могла поколебать ее уверенности в мудрости и правильности суждений мужа; Взлетающий Орел с содроганием вспоминал свою жизнь на содержании и поддерживал неодобрение миссис Эльфриды с жаром человека, распрощавшегося с позорным прошлым. В обществе Эльфриды он прекращал думать о Виргилие Джонсе. Его совесть успокаивалась и переставала мучить его. Заключенный в нем опыт хамелеона и симбиотический талант, пробужденные к жизни взором Эльфриды, снова подмяли под себя его волю.
– Ирина! – зовет Эльфрида. – Идите сюда! Теперь ваша очередь!
– Нет, нет, – отвечает Ирина. – В следующий раз.
– Перестаньте. Ничего страшного, – поддерживает Эльфриду Взлетающий Орел. – Здесь нас никто не видит.
Ирина сдается. Она занимает на качелях место Эльфриды. Эльфрида усаживается под дубом на траву и принимается что-то напевать вполголоса.
Взлетающий Орел вдруг вспоминает, что с тех пор, как он последний раз был с женщиной, прошло ужасно много времени. Сразу после этого его мысли обращаются к спутницам: Ирине Черкасовой, ее безвольному мужу, идиоту сыну и нескончаемой беременности. К Эльфриде Грибб, которая, несмотря на свою подчеркнутую невинность (или благодаря ей?), бесконечно привлекательна; однако Ирина Черкасова демонстрирует свои красоту и очарование гораздо более свободно. Связь с ней представляется ему определенно вероятной.
– Мистер Орел, – мягко замечает Ирина, – пожалуйста, осторожней.
– Простите, – бормочет он.
Эльфрида сегодня тоже злится на соседку. И снова ловит себя – это чувство обиды и раздражения для нее непривычно; и, так же как Ирина, не может найти в себе сил и решимости взглянуть правде в глаза. Возможно, она просто запрещает себе думать на такие темы, точь-в-точь как ночью гнала от себя ревность мыслями о дорогом Игнатиусе. Она опять пытается представить себе супруга: вот он склоняется над своими книгами и записками, вот много часов неподвижно сидит в поле на камне и вдруг молниеносно вписывает короткую строчку в старую записную книжечку, одну из тех, которыми пользуется с незапамятных времен, заполняя в них все свободное место на чистых страницах, чтобы экономить бумагу. Эльфрида улыбается воображаемой картинке; потом образ мужа медленно исчезает, снова уступая место высокой, крепкой фигуре Взлетающего Орла. «Он, конечно же, прекрасен», – говорит она себе.
Ирина уже сошла с качелей.
– Теперь, мистер Орел, – непререкаемо заявляет она, – наша с Эльфридой очередь катать вас – ведь зрителей здесь нет, вы сами говорили!
– Да, да! – Эльфрида вскакивает с места и хлопает в ладоши. – Теперь ваша очередь, мистер Орел.
И вот он во власти двух бледных граций, трудящихся для него, взлетает в их руках вверх и опускается вниз, несется вперед и назад, рассекая прозрачнейший, чистейший воздух. Он в их власти, поскольку одержимость и страсть начинают постепенно овладевать и им, а объект его страсти не кто иной, как эти две бледные дамы.