Гринвич-парк

— Зря вы сюда пришли, — продолжает девушка, гремя железным ведром. — Если вам нужен управляющий, Пол будет где-то в девять.

Одной рукой она толкает двойные двери, ведущие в бар, и уходит, держа перед собой швабру с ведром.

Я стою, словно приросла к полу. Не знаю, как мне быть. Убеждаю себя, что Рейчел не обязательно должна была знать Чарли, хоть и работала здесь. Не исключено, что они никогда не пересекались. Возможно, работали в разные смены. Я уверена, что какое-то объяснение этому должно быть. Ведь если бы Чарли был знаком с Рейчел и раньше, он не стал бы это скрывать. Или все же скрыл?

Я поворачиваюсь, собираясь уйти. Нужно прямо спросить об этом у Чарли, решаю я. Нехорошо как-то, что я развиваю бурную деятельность за его спиной.

Напоследок я бросаю взгляд в окошки двухстворчатых дверей и на одной стене замечаю нечто яркое. За стойкой бара — доска для объявлений, увешанная фотографиями.

Убедившись, что девушки в зале нет, я вхожу в бар, придерживая двери, чтобы они не хлопнули. Девушки нигде не видно — должно быть, понесла швабру с ведром в подсобку. Я отодвигаю задвижку на калитке и бесшумно проникаю за стойку, чтобы поближе взглянуть на снимки.

Они пришпилены к доске булавками с красными и желтыми головками: завсегдатаи клуба с высунутыми языками, подставляющие лица под самый объектив; девушки, танцующие на подиумах; столпотворение у стойки бара; коктейли с сухим льдом. Заметив на одном фото лицо Чарли, я вздрагиваю, но потом вижу его и на других снимках — в обнимку с разными парнями и девушками. На одном он запечатлен с обнаженным торсом, его лицо разрисовано неоновой краской.

И вдруг мой взгляд падает на другой снимок — в самом углу, в секции, что помечена прошлым годом. Картинка четкая, не ошибешься. Чарли улыбается во весь рот, одной рукой приобнимает девушку.

И эта девушка — Рейчел.

Хелен

Я ставлю чашку на журнальный столик.

— Садитесь, прошу вас, — говорю отцу Рейчел. Но он не садится. И не улыбается.

Я раздвигаю жалюзи, но на улице быстро смеркается, и в комнате светлее не становится. Я наклоняюсь, чтобы включить свет. При наклоне животом неуклюже вдавливаюсь в боковину дивана. В сиянии ламп вихрятся пылинки. Да, дом нуждается в уборке. Повсюду бардак. Пахнет грязной посудой, немытым полом. Моя маниакальная тяга к наведению чистоты постепенно иссякла, чему способствовали изнеможение, которое с каждым днем ощущается все сильнее, и тревога за Рейчел. Как же я устала! Никаких сил нет.

Минувшей ночью мне не спалось. Я допоздна смотрела телевизор. Проходя мимо кресла, я хватаю с сиденья упаковку шоколадного печенья для пищеварения и пару теплых носков, которые бросила там. Нервные окончания в спине протестуют от того, что мне приходится тянуться за ними.

Отец Рейчел — Джон, как он представился, — вышагивает по комнате, словно ищет зацепки, подсказки, которые можно записать в блокнот, что он сжимает в одной руке. Карандаш он заложил за ухо. Джон — мужчина невысокого роста и тщедушный, как и его дочь. И кажется, будто все в нем находится в постоянном движении.

— Сегодня утром я слышала по радио ваше обращение, — говорю я. — Очень вам сочувствую. Даже представить трудно, что вы сейчас переживаете… Я рада бы сообщить то, что вам хочется услышать, Но правда не знаю, что еще добавить. Кроме того, что уже рассказала полицейским.

При упоминании полиции его лицо искажает гримаса.

— Я им не доверяю, — заявляет он. — Я теребил их две недели. Говорил, что так не бывает, что она не могла просто так взять и исчезнуть. С ней наверняка что-то случилось, говорил я им. А они ничего не предпринимали.

— Я… думаю, теперь они всерьез занимаются ее поисками. Пресс-конференцию провели…

— Да пора бы уже.

— Уверена, это поможет, — подбадриваю его я.

Тут бравада начинает немного слетать с отца Рейчел, плечи его опускаются. Наконец он грузно садится на диван, протяжно выдыхает, обмякает, будто сдувшийся шарик.

— Не знаю, Хелен. Надеюсь… Надеюсь, еще не поздно. Я не вынесу, если… Не вынесу…

Он вешает голову, вдавливает в глазницы подушечки ладоней. Я трогаю его за плечо, но он вздрагивает. Я быстро отдергиваю руку.

Жаль, что Дэниэла нет дома. Он предупредил, что на этой неделе каждый день будет работать допоздна, — чтобы потом, когда родится ребенок, больше времени проводить с семьей.

— Теперь уже недолго. Я просто хочу иметь небольшой задел. Это ведь разумно, ты не находишь? Позвони, если понадоблюсь. Или если что-то случится.

Тогда я с ним согласилась. Но теперь начинаю об этом жалеть.

— Знаете, у нее ведь было мало друзей, — угрюмо произносит Джон.

Я осторожно присаживаюсь на надувной гимнастический мяч и, придав голосу беззаботность, говорю:

— Вы наверняка ошибаетесь…

— Нет, — перебивает меня он, качая головой. — Друзей у нее было мало. — Его черты тронуты печалью. — Не умела она дружить, наша Рейчел.