Грёзы третьей планеты

– Какой… – я сдержался (с трудом), – ещё пункт?!

Робот, вжикнув, тут же улетел. Я рванул в детскую – полки были пусты, я сунулся в кабинет – там тоже ничего не осталось. За спиной я услышал, как захлюпали. А потом и заревели. Федька мой настрой чувствовал всегда тонко. Да и книжки было жалко.

Из спальни вышла Алёна.

– Да, Алён, я тоже устал, – дрожащим от гнева голосом сказал я.

Алёна сидела на корточках, утешая Мелкого, и со страхом смотрела на меня.

* * *

– Васюлия берём? – весело спросил я Федьку.

– Конечно. Он хоть и невоспитанный тип, но наш.

Васюлий, словно только и ждал, ввинтился в рюкзак, приняв минимальные размеры. Мы стояли у "устья" Взыгощи, где она ныряла под Купол. Рядом в Куполе была аварийная калитка, к которой у меня имелся доступ. Алёна и Федька были в шапках и куртках. К моему рюкзаку были приторочены лыжи, сзади на бечёвке волочились сани. Двигаться мы собирались пешком, а портативный комбайн всего поможет нам с едой и остальным.

– Ну что, пойдёмте?

– Пойдём! – закричал Федька, и потащил Алёну за руку вслед за мной. Я открыл дверь.

В нос ударили запахи и ветер.

За пределами Купола валялся грязными кучами снег, воздух был сыр и свеж. Среди полегших тундр текло продолжение Взыгощи – та вода, которую не разбирали на обратный контур.

А ещё невдалеке от шлюза сидел на кочке дядька. Бородатый, в цветастом, но грязном комбинезоне и со скучающим взглядом. Рядом с ним перекособочился на треугольных гусеницах вездеход. Дядька сидел и пускал дым изо рта – курил.

Федька спрятался за моей спиной и постреливал глазами то на бородача, то на транспорт. Алёна стояла рядом, постоянно убирала волосы с лица и поёживалась.

– Сколько можно? – сипло сказал бородач.

– Что это Вы имеете в виду?

– А то: ждёшь тебя ждёшь возле каждого города. А тебя всё переселяют и переселяют. Давно пора было уже вылезать. Поехали, ждут тебя давно, – он кинул сигарету под ноги (в рюкзаке заелозил Василий) и полез в вездеход. – Пацана можно взять, у него мозги, скорее всего, твои. А бабу, уж прости… Она пусть с этими… – он кивнул на купол, где нежился в ласковом тепле утра смолистый Снего-Песоцк, – другими умниками-обломовыми живёт. – И он скрылся в вездеходе.

Сердце радостно задрыгалось, только… Что это он там про обломовых сказал?..

Я обернулся: Алёна с нелепой, извиняющейся улыбкой всё так же убирала волосы. Тарахтел разогреваемый вездеход, в рюкзаке шебуршился Васюлий. А Федька, задрав голову, смотрел то на меня, то на Алёну, и глаза его были мокрыми.

– Пап, пойдём домой. Мне здесь не нравится.

– Вадим Юрич, ну доколе?! – высунулся бородач из люка. – Там электростанции, реакторы, космос возрождаем… Время не ждёт, ну! – Было видно, как и другие, ядрёные слова рвутся у него с языка.

– Я не поеду, – у меня же слова слетели не задерживаясь.

Вот тут он не выдержал, выдал и про бога, и про мать, и всякие другие интересные вещи. Вездеход взревел, газанул по жиже, гусеницы сложились, и он рванул экранолётом по ровной поверхности, быстро сжимаясь в точку.

* * *

Пахло вкусно.

– Вадик, пойдём. Я борщ сварила и "Наполеон" испекла, – сказала Алёна, зайдя в кабинет. Вокруг суетился Вася, расставляющий книги.

– Ага, сейчас, – ответил я и продолжил лежать.

Так хорошо было на диване смотреть через стеклянную крышу на Купол, на вечереющее над ним небо. В мозгу вяло ворочались мысли – надо что-то ответить Василевичу. Он затеял перестройку Купола: раздвижной захотел сделать, раз климат снаружи помягчел, иногда можно и дохнуть свежего. И, мол, на Вас, Вадим Юрич, и Вашу супругу очень рассчитываем.

Понятное дело. Алёна вон крышу поменяла, Васюлия перепрошила – он теперь шёлковый и тихо в уголке дремлет, лишь иногда пылесосит да книги из бумажной библиотеки (открыли недавно) перетаскивает. Я люблю почитать перед сном. Пара страниц – и готово, сплю.

Федька в садике верховодит, мастерят они там чего-то. Дыру жестью заколотили, и сын там вроде главный колотилка – бух-бух.

Соседи траву косят целыми днями. Сами, помощников куда-то задевали.

Хорошо стало.

Я сейчас. Полежу ещё чуть-чуть и приду.

Некропанк комбинаторика, или О чем не рассказывал папа

Виталий Корнеев

Лучи субботнего солнца пронизывали гулкую лекционную аудиторию.

Привлекая ускользающее студенческое внимание, профессор с силой долбил костяшками пальцев по кафедре и скалил инкрустированные искусственными рубинами, вспыхивающие на солнечном свете зубы.

– Слушаем сюда, неучи, не отвлекаемся! Эй, галерка! Пишем, пишем, на зачете все будет!

На бортике кафедры соседствовали тяжелая трость с резным набалдашником, зачитанный том «Основ гидролизной трансгрессии» и матовый антрацитового цвета цилиндр. В паузах между фразами профессор смахивал с цилиндра невидимые пылинки. Скроенный из антикварной церковной парчи профессорский жилет переливался жидким красным золотом.