Читаем Гроб хрустальный. Версия 2.0 полностью

В дверном проеме появилась бритая голова Шварцера. Судя по всему, он и побрился только для того, чтобы придать себе дизайнерскую завершенность.

– Ты мне скажи, – обратился он к Андрею, – мы будем сегодня работать или нет? У меня встреча в министерстве через два часа.

Взгляд Тима упал на экран Глебова компьютера, и лицо его исказилось, словно по монитору прошла рябь, как от перепада напряжения.

– Ты посмотри, а, – сказал он. – Опять эта барышня. Видимо, я не заметил ее заигрываний.

– А она заигрывала? – спросил Бен. – Круто.

– Прикинь сам, – ответил Шварцер, – я думаю, это работа конкурентов. Подумай, кому еще такое может быть выгодно? Я, наверное, попрошу крышу какого-нибудь заказчика с ней разобраться. Мешает работать.

Чтобы не смущать Шварцера, Глеб нажал Alt-Tab и вызвал окно "Фотошопа" с заготовкой для сайта. Брезгливое выражение не покинуло лица знаменитого дизайнера. Глянув в монитор, он буркнул:

– Это еще что за говно? – и вышел.

– Не бери в голову, – сказал Бен, – это он всегда так говорит. Присказка у него такая.

Все перешли в большую комнату. В честь совещания стол освободили от бумажек и мусора. Шаневич сидел в большом кресле и разговаривал с Арсеном. Увидев Андрея, сказал:

– Ты нам чаю не принесешь?

– Сейчас, – ответил Андрей, но Тим вмешался:

– Ты чего? Смотри, ты же главный редактор. Ты не должен бегать за чаем. Попроси Нюру.

– Она приболела сегодня, – ответил Андрей. – И я не вижу ничего зазорного в том, чтобы, типа, самому сходить за чаем.

– Ты не прав, – сказал Тим, – Ты должен уметь себя поставить. Они все, – Тим кивнул на Бена и Глеба, – будут работать, только если почувствуют в тебе настоящую силу. Это как на выборах: победить может только настоящий харизматик.

– Интернет, – возразил Андрей, – это отсутствие иерархии, отказ от механизма коллективной репрезентации. Это идея равенства в чистом виде. Идея "себя поставить" ему противопоказана.

– Короче, я схожу, – сказал Глеб.

На кухне он застал Осю, Муфасу и Снежану. Муфаса только забил косяк и как раз прикуривал.

– Наркотики, – говорил Ося, по обыкновению размахивая руками, – это не наш путь. У нас, русских, есть традиционные славянские психоделики. Например, брага и пиво. Наркотики же сегодня – это агент влияния Запада, диверсия общества спектакля в сакральное тело России.

Сегодня его борода растрепалась больше обычного. Нарисованный на футболке человек, бородатый и нечесаный, как сам Ося, выглядывал из-под расстегнутой фланелевой рубашки.

– А трава? – спросил Глеб, затягиваясь.

– Даже трава, – убежденно сказал Ося. – Я верю, что где-нибудь на Ямайке или, не знаю, в Азии трава – по-настоящему чистое, благое деяние. Но скажи – ты ее сам вырастил?

– Нет, – ответил Муфаса. – У барыги взял.

– О том я и говорю, – кивнул Ося. – Первое поколение русской психоделической революции не понимало, какую вызовет волну коммерциализации наркотиков. Поэтому следует добиваться полной легализации, чтобы каждый мог сам себе вырастить траву, не опасаясь ментов. А пока идеологически вообще не следует их употреблять. – С этими словами он взял у Глеба косяк и продолжал: – Но, с другой стороны, поскольку я осознал механизм, я могу и потреблять. Скажем, как дзэн-буддист может есть рыбу. Или как блицкриг финансировался еврейским золотом.

И Ося с удовольствием затянулся.

– Я поняла, – сказала Снежана. – В "Палп фикшн" Траволта потому жахается герычем, что у него тоже осознание.

– Герыч, – сказал Ося, переведя дыхание, – это же для дебилов. Тех, кто употребляет героин, надо лишить гражданских прав, как рабов и женщин в старой Америке. При этом герыч тоже надо легализовать – чтобы вся мразь сама себя потравила. Евразийский вариант старой доброй нацистской евгеники. Об этом много пишут в Интернете.

Что такое Интернет? Тот же разговор по обкурке, состязание в остроумии, кухонный треп.

Они добили косяк, и Глеб попросил Осю помочь отнести чай. Взяв две чашки, Ося сказал "запретить надо только алкоголь и табак" и пошел в гостиную. Обсуждение было в самом разгаре:

– Поймите, – говорил Тим, – для раскрутки есть прекрасный ход: премия. Надо выдумать премию, которую наш журнал будет вручать лучшим сайтам. На самом деле, это будет означать, что лучшие сайты бесплатно вешают наш логотип, который ведет прямо на нашу морду.

Глеб поставил чашки на стол и увидел, что свободных стульев больше нет. Пришлось оседлать большой резиновый шар, неясно откуда взявшийся в комнате. Некоторое время Глеб рассматривал кавер от аукцыоновского "Как я стал предателем", но потом сосредоточился.

– Меня, – говорил Андрей, – больше волнуют идеологические моменты. Что такое Интернет? То же сакральное пространство, противовес обычному, профанному, оффлайновому. Неслучайно умершие вечно живы в Интернете… или типа того. И одна из задач журнала – способствовать осознанию этого факта, факта сакральности. Нормально?

– Он прав, – сказал Ося, почесывая бороду. – Я на днях то же самое читал у Дугина. Сакрализация вообще должна быть нашей евразийской целью – в данном случае сакрализация Интернета.

Перейти на страницу:

Все книги серии Девяностые: Сказка

Семь лепестков
Семь лепестков

В один из летних дней 1994 года в разных концах Москвы погибают две девушки. Они не знакомы друг с другом, но в истории смерти каждой фигурирует цифра «7». Разгадка их гибели кроется в прошлом — в далеких временах детских сказок, в которых сбываются все желания, Один за другим отлетают семь лепестков, открывая тайны детства и мечты юности. Но только в наркотическом галлюцинозе герои приходят к разгадке преступления.Автор этого романа — известный кинокритик, ветеран русского Интернета, культовый автор глянцевых журналов и комментатор Томаса Пинчона.Эта книга — первый роман его трилогии о девяностых годах, герметический детектив, словно написанный в соавторстве с Рексом Стаутом и Ирвином Уэлшем. Читатель найдет здесь убийство и дружбу, техно и диско, смерть, любовь, ЛСД и очень много травы.Вдохни поглубже.

Cергей Кузнецов , Сергей Юрьевич Кузнецов

Детективы / Проза / Контркультура / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы
Гроб хрустальный
Гроб хрустальный

Июнь 1996 года. Во время праздника в редакции первого русского Интернет-журнала гибнет девушка. Над ее трупом кровью на стене нарисован иероглиф «синобу». Поиск убийцы заставит Юлика Горского глубже окунуться в виртуальный мир Сети, но настоящая разгадка скрыта в далеком прошлом. Вновь, как в «Семи лепестках», ключ к преступлению скрывают детские сказки.«Гроб хрустальный» — второй роман Сергея Кузнецова из детективной трилогии о девяностых, начатой «Семью лепестками». На этот раз на смену наполненной наркотиками рэйв-культуре 1994 года приходит культура Интернета и математических школ. Мышь и монитор заменяют героям романа косяк травы и марку ЛСД.Впервые детективный роман о Сети написан одним из старожилов русского Интернета, человеком, который знает Сеть не понаслышке. Подключись к 1996 году.

Сергей Юрьевич Кузнецов

Современная русская и зарубежная проза
Гроб хрустальный. Версия 2.0
Гроб хрустальный. Версия 2.0

1996 год, зарождение русского Интернета, начало новой эпохи. Президентские выборы, демократы против коммунистов. Из 1984 года возвращается призрак: двенадцать лет он ждал, словно спящая царевна. В хрустальном гробу стыда и ненависти дожидался пробуждения, чтобы отомстить. На глазах бывшего матшкольного мальчика, застрявшего в 80-х, сгущается новый мир 90-х – виртуальность, царство мертвых и живых. Он расследует убийство новой подруги и расшифровывает историю далекой гибели одноклассника. Конечно, он находит убийцу – но лучше бы не находил. "Гроб хрустальный: версия 2.0" – переработанный второй том детективной трилогии "Девяностые: сказка". Как всегда, Сергей Кузнецов рассказывает о малоизвестных страницах недавней российской истории, которые знает лучше других. На этот раз роман об убийстве и Интернете оборачивается трагическим рассказом о любви и мести.

Сергей Юрьевич Кузнецов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги