Гроб хрустальный. Версия 2.0

Прекрасный вопрос, браво, маэстро. Кто это – Алеша? О чем мы тогда говорим? Я – мать-одиночка, невенчанная вдова, мастерица выживания в переходный период российской экономики. Спросите меня, сколько километров очередей я отстояла в 1989 году. Спросите меня, сколько денег нужно, чтобы выжить вместе с маленьким ребенком – в 1991-м, 1992-м, 1993-м? Я могу дать детальный отчет за каждый год жизни в свободной России – а я про инфляцию знаю получше вашего Центробанка.

Kadet: Это что, сын Чака?

Да. Я родила в декабре 1984-го.

Прекрасный вопрос, Глеб. Хочешь, спроси, почему я ни разу не приходила на встречи нашего класса? Почему ты не знал о моем сыне раньше? Потому что вы все виноваты в смерти его отца, вот почему.

Gorsky: Ты собираешься жить на эти деньги в Америке?

Нет, конечно. Это Алеше на колледж. Себе я работу уже подыскала: свет не без добрых людей.

Я – пожизненная мать-одиночка, невенчанная вдова, мастерица выживания в самые страшные годы в самой страшной стране. Спросите меня, как я буду жить в Америке? Ради бога, не смешите меня: хуже, чем пять лет назад, точно не будет. Я здесь уже две недели – я все понимаю про эту страну.

Gorsky: А что твоя мама?

Она умерла в 88-м.

Ну, спросите: так ты выживала одна и с ребенком? Даже мама не помогала? Да, вот оно как получилось. Короче, в России у нас нет никого.

Kadet: Зачем ты рассказала от лица НЕТ, как ты впервые спала с Чаком?

Ну, я не могла рассказать, как я впервые спала со Снежаной, и к тому же не знала, что Лешка – такое трепло.

Почему ты не спросишь меня, что я почувствовала после смерти Емели? Он не был моим врагом, он не должен был умереть. Абрамов сумел убежать, а Емеля погиб. Ты не спросил, а я не расскажу: тут мне стало действительно страшно. Впервые за все эти годы я подумала: может, я виновата во всем? Ты знаешь, мне было ужасно противно. Стыдно и мерзко. Спросите меня, что это значит: вернуться домой, где ждет тебя сын, ощущая себя… я не знаю… убийцей. Емеля ведь мне доверял и зла мне не делал.

Ты знаешь, бывает такая тоска, не важно, что делать. Вот я написала тебе, как меня дефлорировал Лешка. Ты бы еще спросил, зачем я тебя соблазнила. Честно: не знаю. Такая тоска, ты не поверишь, такая тоска. Хочется, чтобы хоть что-то случилось.

Когда сына нет дома, я подолгу стою и смотрю на свое отраженье. Светлые волосы, обвисшая грудь, растяжки на животе и по-прежнему стройные ноги. В пятнадцать лет я считала себя дурнушкой. Годам к тридцати поняла: я была просто красотка. Секс – это секс, и не больше того. Чувства тут ни при чем. Но иногда хочется подтвержденья, что я кому-то еще интересна.

Спроси меня: зачем я тебя соблазнила. Спроси – я отвечу. Потому что когда-то в школе была влюблена в тебя. Ну, вот теперь убедилась: нет ничего противнее секса с мужчиной, которого больше не любишь. Особенно если любила его в восьмом классе, когда считала себя дурнушкой. Ты уж прости меня за откровенность… впрочем, ведь ты не спросил и потому ничего не узнаешь об этом.

Gorsky: Почему ты убила Снежану?

Она знала, что я – одноклассница Глеба. И собиралась ему рассказать, я так подозреваю.

Спроси меня, Глеб, почему ты меня не узнал. Спроси меня: как же ты так изменилась? Даже не знаю, что тебе и ответить. Двенадцать лет, которые я прожила, могут состарить любого. Двенадцать лет ненависти, двенадцать лет одиночества, двенадцать лет нищеты. Когда Емеля умер, я поняла: я зря ждала. Надо было пойти и убить Абрамова. Просто – пойти и убить.

Gorsky: Что было бы страшного, если бы Глеб узнал, что ты – это ты?

Абрамов в последний наш разговор передал мне от Глеба привет. Я знала: они на связи. А если бы Абрамов сообразил, что у меня роман с Владом, он бы просек. И мог бы сорвать все дело в последний момент.

Спроси: кто еще знал, что мы одноклассники? Как не смешно, все это знали: Емеля, когда привел меня в Хрустальный, сказал, что мы вместе учились, – и Глеб тоже его одноклассник. Это как сложить два и два – но только Снежана обратила на это внимание. Ей одной было дело до связей между людьми. Она бы порадовалась, если б узнала, что я тебя трахнула.

Kadet: А ты была любовницей Снежаны?

Да, однажды мы переспали. Я не хочу говорить об этом.

Спроси: почему? Я все равно не отвечу. Это не так-то легко объяснить. Я привыкла общаться в постели с мужчинами. Я знала, чего им всем надо. Секс – это секс, и не больше того. Чувства тут ни при чем. А когда мы оказались вдвоем – я растерялась. Это было так страшно, как в первый раз, может, даже страшнее. Не знаю, зачем я тогда согласилась.