Гробница Анубиса

— Мои соболезнования, Морган, — прошептала она срывающимся голосом.

Оба выглядели крайне встревоженными, лихорадочная порывистость движений выдавала их нервозность, они старались, но не могли справиться с ней.

Ганс, заметно приободрившись, спустился к нам в холл.

— Смотри-ка! Привидения! — бросил он язвительно. — Как было любезно с вашей стороны прийти на похороны. Все это оценили, не сомневайтесь!

Однако наши гости не обратили на него ни малейшего внимания. Похоже, то, что они имели мне сказать, не терпело отлагательства.

— Можно узнать, что привело вас сюда в такой час и без предупреждения? — нетерпеливо осведомился я.

Кассандра порылась в портфеле и достала оттуда DVD с этикеткой, где стояли дата и номер 63.

— Морган, вам совершенно необходимо это посмотреть, — пробормотала она, часто дыша.

— А что это? — спросил Этти.

— Запись камеры слежения нашей лаборатории, — отвечал Гиацинт. — Мне это прислала Амина. По почте, в самом обычном конверте, незадолго до… — Не договорив, он отвел взгляд.

— Амина? — воскликнул брат. — Где ее носит? Мы пытаемся с ней связаться уже… — Увидев, как мрачно покачала головой Кассандра, он прошептал: — Нет… Гиацинт!

— Мне очень жаль… — пробормотал тот. — Ее тело нашли два дня назад.

Известие нас как громом поразило.

Амина… Мертва? Всего за несколько мгновений в моей памяти промелькнуло то, что мы пережили вместе. Она снова предстала мне как наяву — в Каире, за рулем бешено мчащейся машины, удирающей от людей Гелиоса; потом в самолете, где она шутила с Гансом. И в Спарте я увидел ее, бегущую в дыму взрыва, когда взлетел на воздух наш отель, и в Коринфе, как она усаживала в такси Этти, только что покинувшего приют, куда его запер отец, и как потом наверху наши тела сладострастно сплелись… Мертва? Она, воплощение кипучей энергии и радости жизни?

— Это невозможно…

— За что? — простонал Этти, чуть не плача. — Почему ее?

Кассандра указала на DVD:

— Посмотрите и все поймете.

Этти схватил диск и ринулся в гостиную, где тотчас вставил его в гнездо видеомагнитофона и включил телевизор.

— Вам бы лучше присесть, — предупредила Кассандра.

На экране мужчины в белых халатах, масках и перчатках суетились возле ящика, в то время как другие хлопотали над машиной, которая, вся в кнопках и электрических проводах, виднелась чуть подальше, за бронированным стеклом.

— Что это такое? — Я обернулся к Гиацинту.

— Одна из наших исследовательских лабораторий. Машина, которую вы видите на заднем плане, вырабатывает температуру, способную менее чем за четыре минуты расплавить до жидкого состояния восьмикилограммовую гранитную плиту.

— И что они собираются растопить?

Мой братец и Ганс в один голос вскрикнули, и я снова взглянул на экран: две лаборантки только что извлекли из ящика самую знаменитую из всех египетских древностей — золотую посмертную маску Тутанхамона.

Впившись глазами в телевизор, мы стали свидетелями ее тщательного обмера вплоть до мельчайших деталей. Потом, онемев от изумления и негодования, мы смотрели, как эти мужики в белом набросились на знаменитую реликвию со щипцами, пинцетами, кислотой и скальпелями. Всего за несколько минут ее очистили от орнаментов, драгоценных камней и росписи, оставив лишь чистое золото.

— Сволочи! — не выдержал Ганс.

Что до нас с братом, мы были слишком возмущены, чтобы комментировать происходящее.

Когда, покончив с этой омерзительной «очисткой», так называемые ученые поместили маску внутрь машины, закрепив ее над чаном, мне показалось, что я сейчас хлопнусь в обморок.

— Они этого не сделают… Они этого не сделают… — шептал я снова и снова, едва различая собственный голос.

Но белые халаты беспощадно, точно и методично задвинули засовы бронированной стеклянной камеры, ввели неведомые данные, набрав их на контрольной клавиатуре, и отступили на несколько шагов, поправляя свои защитные маски.

Мы смотрели, бессильные, на шкалу — указатель температуры внутри кессона в ожидании запрограммированных цифр. За стеклянной дверью мерцала красная лампа.

И вот чарующий лик Тутанхамона стал оплывать под нашими отчаянными взглядами, словно на него выплеснули стакан кислоты. Струйки расплавленного золота потекли в чан, смывая черты, еще мгновение назад столь совершенные.

— Не желаю больше на это смотреть! — Я потянулся к телевизионному пульту.

Но Гиацинт меня удержал:

— Нет! Поглядите, что сейчас будет.

Я с трудом заставил себя поднять глаза на экран и, не удержавшись, горестно застонал при виде последних капель, стекающих на дно чана.

— Во имя всех богов! — воскликнул Этти. — Я же знал, что не впервые видел лицо Анубиса, оно мне кого-то напоминало…

И верно: с экрана пустыми глазами взирало на нас безмятежное лицо юного бальзамировщика, ставшего богом. Стекая, расплавленное золото обнажило маску из серого металла, для которой оно служило покровом, повторяя ее черты, каковые лишь слегка изменились от этого. Титан плавится при куда более высоких температурах, так что нет ничего легче, чем растопить золотой слой, не повредив остального.

Гиацинт взял пульт, остановил показ фильма, выключил телевизор.