Гробница судьбы

Мы делаем необходимые приготовления. В то время как Гуго и остальные проезжают чуть дальше по дороге, Алебард и я вскарабкиваемся на стропила домов с оголенными крышами. Меня бьет дрожь. Перед глазами стоит Ада, привязанная к дереву, и копье, по древку которого стекает ее кровь. В душе поет ангел, предвещая сладостное блаженство мести. Джоселин никогда не отличался терпением. Интересно, думаю я, сколько времени он выдержит, прежде чем явится сюда, чтобы узнать, почему мы не едем в его западню.

А вот и он.

Его сопровождают два рыцаря и десяток слуг, мало чем отличающихся от разбойников. Он заметно потолстел и явно наслаждается жизнью. Челюсть у него стала еще тяжелее, под доспехами явно выпирает округлившийся живот.

Я сжимаю кулаки. На ладонях, в тех местах, где ногти впиваются в кожу, выступают капельки крови.

Джоселин подъезжает к старосте и приставляет острие копья к его горлу. Меня вновь пронзает воспоминание об Аде.

– Где они?

Даже его манера говорить вызывает ассоциацию с избыточным весом: протяжная, монотонная речь, лишенная изысканности, свойственной его отцу. Все выдает в нем человека, не брезгающего поживиться за чужой счет.

– Они поехали другой дорогой.

Староста стоит с опущенной головой. По его щеке пролегает широкий шрам, затянутый черной коростой. Его происхождение не вызывает сомнений.

– Лжец! – Джоселин разворачивает коня. – Здесь нет другой дороги. Ты предупредил их?

– Мы ничего им не сказали.

Джоселин прикасается острием копья к его шее.

– Ты предал меня. Я предупреждал тебя, но ты не послушался. Теперь…

Внезапно тишину рвет пронзительный визг. Из одного из домов выскакивает поросенок и бежит по дороге. За ним стелется шлейф дыма: кто-то привязал к его хвосту пучок сена и поджег.

С радостными криками слуги кидаются вслед за бедным животным. Некоторые из них даже бросают копья. Джоселин смеется и не пытается остановить их. Он с силой бьет старосту тупым концом копья по голове.

– Как жить господину, если крепостные предают его?

Улыбка гаснет на лице Джоселина, когда он видит, как из домов на улицу выбегают люди и окружают его слуг. Их вооружение примитивно – ножи, серпы, деревянные молотки, даже балки от собственных домов, но эту атаку нельзя остановить. Некоторые из крестьян выступают в роли живых щитов, принимая на себя удары, обливаясь кровью, чтобы те, кто идут за ними, могли подобраться ближе к противнику. Они выбивают оружие из рук слуг, стаскивают их из седел на землю, рвут их на куски.

Джоселин со своими рыцарями пришпоривают коней. Горнемант в свое время говорил: рыцаря делает рыцарем не рождение, не обучение, не воинское искусство, а его конь. Толпа доведенных до звероподобного состояния крестьян может смести целый отряд пехотинцев, но всего три рыцаря способны обратить их в бегство.

Улицу перегораживает груда камней, тщательно уложенная часом ранее. Рыцарям приходится объезжать ее – подобно тому, как вода огибает скалу. Они задевают плечами стены домов. Слава богу – Джоселин движется прямо на меня.

Я считаю шаги. Если прыгнуть слишком рано, меня затопчет конь, если слишком поздно – я отскочу от его крупа. Я точно рассчитываю время и – как мы не раз делали это в саду в Отфорте – прыгаю с крыши, хватаю всадника и увлекаю его вниз. Мы падаем на землю, и я прижимаю свою голову к груди Джоселина. В момент приземления до моего слуха доносится какой-то хруст. Я не чувствую никакой боли.

На другой стороне улицы Ансельм выбросил из седла своего противника, и они борются, катаясь по земле. Дальше на дороге Гуго и другие окружили третьего рыцаря. Я поднимаю щит Джоселина и вынимаю копье из соломы, где я спрятал его ранее. Сзади меня раздается лязг железа. Мой враг, с трудом поднявшийся на ноги, сорвал с головы шлем.

Я столько лет мечтал о мести, но теперь, когда пришла эта вожделенная минута, ее осуществление представляется мне слишком легким. Боевые навыки у меня уже не те, что были прежде, поскольку мне долгое время не доводилось упражняться в них, но я сохранил силу и ловкость. Джоселин, похоже, не использовал меч несколько лет. Сильный и смелый юноша превратился в толстого, медлительного увальня в плохо пригнанных тяжелых доспехах. К тому же он поранился при падении.

Он вынимает из ножен меч и бросается на меня. Я отступаю в сторону и наношу ему удар щитом в лицо. Из его носа струится кровь. Я вновь вижу перед собой Аду, пронзенную копьем. Я хватаю его руку с мечом, выкручиваю ее и бью по ней ребром щита. Раздается треск кости. Джоселин делает шаг назад, задевает шпорой землю, падает в грязь и бьется, словно рыба, выброшенная на берег.

Я наступаю ногой ему на горло и поднимаю копье. Оно нависает над лицом моего врага. Его зрачки скашиваются, сближаясь друг с другом, и взгляд упирается в наконечник копья.

– Взгляни на меня.

Он не может оторвать глаз от копья. Я отвожу его назад, чтобы нанести удар. Зрачки Джоселина расходятся, будто их тянут за привязанные к ним нити.

Залечит ли его убийство мои раны?