Джеймс Грейди

Гром

Посвящается Натану

Чжэнь/Возбуждение (Гром, Подвижность)

…Статичность сменяется максимальной динамичностью, которая свойственна данной ситуации. Уже само ее название – Возбуждение – и ее образ – молния – указывают на динамичность данной ситуации. Это самая динамичная из всех ситуаций, указанных в "Книге перемен". Она символизирует развитие, которое может наступить после того, как силы не только накоплены, но и обновлены, и переплавлены. Кроме того, данная гексаграмма состоит из повторения триграммы Чжэнь, которая по семейной символике обозначает старшего сына. Старший сын – это тот, кто, наследуя отцу, вынужден дальше развивать дело, начатое им. Поэтому именно ему предстоит действие, и он достигнет того свершения, о котором говорит текст. Однако сама динамика, само движение, энергичное вмешательство в жизнь окружающей среды проходит непросто. И поэтому в начале этой ситуации динамика может показаться человеку чем-то сильно меняющим обстоятельства, чем-то потрясающим их до основания, и лишь в конце, по завершении данной ситуации, если она проведена правильно, может наступить известное удовлетворение…

ВОПЛОЩЕНИЕ

Молния пугает за сотню поприщ,

но она не опрокинет

и ложки (жертвенного вина)

Молния приходит… о, о!

(а пройдет – и) смеемся ха-ха!

"Китайская классическая Книга Перемен"

Глава 1

Нью-Йорк. Январь. Воскресное утро.

Раннее утро, когда ночь еще льнет к лесу небоскребов.

Пустые вагоны подземки, громыхающие под улицами, вдоль которых выстроились спящие машины.

Деловая часть города, пар, клубящийся из люков. Белый пар поднимается и тает в зимнем воздухе.

Из клубов пара появился мужчина в черном пальто. Пол-лица скрывал поднятый воротник. Длинные темные волосы развевались на холодном ветру. Руки в черных перчатках размашисто двигались взад-вперед. Теннисные туфли из черной кожи бесшумно ступали по дороге.

Когда он приблизился к башне из хромированной стали и мрамора, за его спиной, ожив, монотонно загудел двигатель.

Коркоран-центр – тускло поблескивающий замок с мощеной стоянкой и подковообразной въездной эстакадой, изгибающейся у его мрачного стеклянного подъезда.

В черном зеркале его фасада отражались спящие кварталы, старая, скрипящая ставнями лавка корейского продавца фруктов, запертый на засов ювелирный магазин. Темные полосы лент, образующие исполинские буквы «X», до сих пор были наклеены с внутренней стороны тонированных окон Коркоран-центра.

Будда, городской бродяга, одетый в драные джинсы и потрепанную армейскую куртку, пристроился у края стоянки. Его лицо скрывала лыжная маска, в прорезь были видны только глубоко запавшие глаза. Он кутался в тряпичное одеяло, прячась от проницательных глаз города.

Мужчина в черном пальто направился не к закрытому центральному входу Коркоран-центра, а по диагонали, через брусчатку стоянки, как будто выбирая самый короткий путь.

Будда сбросил свое одеяло щелчком большого пальца.

Шлепанье спущенного колеса нарушило тишину воскресного утра.

Из клубов пара выплыл «датсун», его переднее правое колесо шлепало с каждым оборотом. Седан завилял вверх по подкове подъездного пути и остановился перед черной стеклянной дверью Коркоран-центра.

Из машины, пошатываясь, вылезла женщина, одетая в дешевенькое, распахнувшееся на ветру пальто. Ее огромный живот не оставлял никакого сомнения в том, что она беременна.

Два охранника, сидевших в холле Коркоран-центра за своим пультом, наблюдали на экранах мониторов, как она, поморщившись, отшатнулась, увидев спущенное колесо, и страдальчески запрокинула голову, убаюкивая свой тяжелый живот.

– Проклятье! – воскликнул один из охранников, пожилой грек. – Принесло ее сюда на нашу голову!

Женщина принялась колотить кулаками в дверь.