Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

Последние три дня в один и тот же час она прокладывала себе путь между людных островков кофейни «Касба» и подыскивала место где-нибудь в уголке. Один этот факт сам по себе уже красноречиво свидетельствовал о ее упрямой решимости, поскольку в половине пятого «Касба» всегда кишела народом. Но то ли благодаря своей целеустремленности, то ли благодаря хорошим манерам студентов, которые в это время составляли основной контингент посетителей кофейни, эта женщина неизменно получала столик в углу и сидела там, медленно попивая кофе эспрессо и методично уничтожая «сосиски особые», пока вокруг мельтешил многокрасочный водоворот толпы, а оглушительно галдящие молодые голоса пылко и безапелляционно обсуждали любовь, смерть и вечерние лекции на выразительном фоне «господ Присли, инкорпорейтед» и того, что я научилась распознавать как «Клуб кусачих котов».

Сама я не замечала эту женщину, пока мне ее не показали. В эту неделю я дежурила по залу и была слишком занята, пробираясь со своим грузом через толпу, убирая грязные чашки и протирая красные пластиковые столики, и потому не обратила внимания на сидящую в углу одинокую невзрачную посетительницу в фермерской одежде. Но Норма со своего поста за кофеваркой прекрасно углядела ее и сочла «подозрительной». В устах Нормы это было самым что ни на есть убийственным определением.

– Говорю тебе, она так и таращится. Не на студентов, хотя, уж поверь мне, я иногда отсюда вижу кое-чьи делишки, не предназначенные для чужих глаз, – когда заняться нечем, всегда глазеешь по сторонам. Вот, например, взгляни-ка на ту блондинку в клетчатых джинсах. Мне ведь кое-что известно про нее и профессора из университета. Ну, насчет профессора точно не знаю, но он работает в Научном колледже, а это само за себя говорит, правда? Ну так вот. Два кофе? Бисквиты? У нас есть «Попофф», и «Ням-нямсы», и… да, два сорта «Хрустященьких»… ага, с медом. Заплатите в кассу. Сколько же некоторые люди едят, и ты только погляди на ее фигуру, ведь тут и говорить не о чем. А та тетка в углу, если спросите меня, у нее винтиков в голове не хватает, таращится так, что аж мурашки по коже. Только не говори, что ничего не замечала, это ведь она за тобой следит, милочка, уж поверь мне на слово. Все время. Потихоньку, конечно, но стоит тебе отвернуться, как она за свое, опять таращится. Ясно как божий день, милочка, дело неладно, уж ты мне поверь.

– Ты хочешь сказать, она следит за мной?

– Ну а я тебе о чем толкую? Три кофе, один чай. Заплатите в кассу. Всю дорогу на тебя таращится. Глаз не сводит. Нет, не та девушка, та здесь с черноволосым парнем, который сейчас пошел к музыкальному автомату и, вот увидишь, снова заведет ту же мелодию… Да-да, вон та женщина, под крестоносцами. Пожилая, с лицом как промокашка.

Я повернулась взглянуть. Правда. Едва я встретилась глазами с той женщиной, как она поспешно потупилась и уставилась в чашку. Я медленно прислонила край подноса с грязной посудой к стойке и несколько секунд разглядывала незнакомку.

Ей было где-то между тридцатью пятью и сорока – для Нормы слово «пожилой» обозначало всех старше двадцати шести, – и сама я в первую очередь назвала бы эту особу «заурядной» или, во всяком случае, «безобидной», но уж никак не «подозрительной». Она носила качественную, но безвкусно подобранную одежду в деревенском стиле и минимум косметики – разве что пудра и капелька помады, ничуть не придававшие живости бесцветным, тяжеловесным чертам. Темные волосы под старомодной фетровой шляпой собраны в простой пучок. Брови густые и красивой формы, но над слишком глубоко посаженными глазами выглядели как-то неаккуратно. Наружные уголки бровей, глаз и губ были слегка опущены книзу, придавая лицу тяжелое, почти недовольное выражение. Общий эффект уныния усиливался коричневой гаммой, в которой была выдержана вся одежда незнакомки.

Я сразу поняла, что хотела сказать Норма своим последним выразительным эпитетом. При взгляде на эту женщину складывалось забавное впечатление, будто она чуть-чуть недотягивает до того, чтобы назвать ее хорошенькой: как будто ее черты каким-то образом смазаны и искажены, словно художник сперва нарисовал их, а потом хорошенько растер рисунок и небрежно набросал поверх старого изображения новые черты сухой кистью, так что картинка вышла слегка не в фокусе. Лицо этой женщины напоминало плохую копию какого-то портрета, который я уже видела: расплывшийся отпечаток со смутно знакомого мне резкого и драматического наброска.