Гром победы

   — Верю. Но о моих словах тебе молчи. Сам знаешь: кто не в свой черёд сунется — безголовым повалится! А в свой черёд... — Она позволила себе унестись в мечтаниях, разнеживаясь его близостью. — Как жить ещё будем, Алёша! Сервизы сыщу матушкины — батюшка дарил ей серебряные — крышки на блюдах презамысловатые, знаешь ли, наподобие кабаньей головы, кочна капустного, а то наподобие окорока, и до того искусно... В Петергофе затеи заведу! Батюшка дворец свой именовал Монплезиром. Да я тебе скажу: видывала я дома с убранством побогаче. Нет, я особливый Монплезир построю, малый изящный домик, там пиры заведу — вечернее кушанье. Я, знаешь ведь, посты строго соблюдаю, но — хитра! Стоит только дождаться первого часа следующего, непостного уже дня, и ужин возможно сервировать скоромный. В постные дни, в среду и в пяток, у меня вечерний стол поздний будет, после полуночи, зато как пировать будем!..

Он почти млел, сомлевал почти от её голоса, от её простых зримых мечтаний, от этого её «будем»!..

* * *

В слободском житье порядки были самые немудрёные у Елизавет Петровны. Девки и лакеи возились в передней, играли в носки и в тычки, пробегали бегом через цесаревнины покои. А ей хоть бы что! Знай хохочет. А хлопнет по затылку кого, так оно и надобно! Они и сами понимают, что цесаревна милостива не в меру, что их бы похлеще! Ну и тоже смеются...

Она выходила к девкам в хоровод не только потому, что так было нужно для её пользы, для её выгоды, но и потому, что ей сделалось занятно, интересно. Хоровод был важное дело. Девки собирались нарядные, в кокошниках — околыши пёстрые, в душегреях. За руки ходили торжественно, чинно...

Цвели, цвели цветикиЛазорливые,Укрывали горушкиВсе каменнаи.Широкой долинушки

Не укрыли.В широкой долинушкеДорожка лежит...

И матушка ведь любила гудошниц и песенниц. И бабок и прабабок веселили, должно быть, в теремном житье девичьими песнями и хороводами...

Она почти входила в эту роль, почти верила, что и она на самом деле — девка-сирота, без отца-матери — некому на ум наставить, но в хороводе ведь не хуже отецких дочерей поёт голосисто... Ей далось сочинять не только стихи, русские стихи о любви, но и песни для пения, песни девические хороводные...

Во селе, селе Покровском,Середь улицы большой,Расплясались, разыгралисьКрасны девки меж собой...

Очень её занимало, как это в стихах последнее слово в строке созвучно ложится на другое последнее слово в другой строке и выходит складно: «учинилась» — «вселилась», «вселити» — «быти», «умерщвляет» — «не знает»... Но если так возможно в стихах, стало быть, и в песнях оно возможно... Так развивалась русская рифма и рождались первые русские рифмованные, но в народном стиле стихи[29]

... Вот уж воистину: чью голову озаряет?.. А нам бы чью хотелось? Не цесаревнину, будущей императрицы, разгульной девки голову? Другую какую? Получше? Почище? Поскромнее?..

* * *

Ждала своего времени. Предчувствовала. Но не было ясно как. Представляла себе, воображала, как молодой император совсем заигрывается, закруживается в вихре веселья. И тут — сверкают штыки её гвардейцев и... Но император был, увы, не сам по себе, не один. За ним теснились хищной стаей Долгоруковы, Голицыны, Андрей Иванович со своими Стрешневыми... Ждать, покамест они все сцепятся и друг другу горло передерут? А сколько ещё придётся ждать? Годы идут. Молодость её уходит... В деревянном домишке пролетают дни, вечера, какие надо бы — на пиры, танцы, охоту...

Гвардейцы были — её, за неё. Но она знала: ещё рано, ещё не время строить заговор. Чего-то недоставало. Да, сейчас она была со своими гвардейцами, но слишком в отдалении от большого света. Нельзя было так. Да, она понимала, ей недостаёт сильной партии, её партии, в свете. И для того, чтобы строить подобную партию, собирать, составлять, надобно было вернуться в общество.

Но и для этого возвращения время ещё не настало.

А судьба меж тем настраивала по-новому инструменты, для нового крещендо, чтобы люди-актёры на маскараде борьбы за власть не скучали бы и прыгали бы повыше и позанятнее.

На этот раз не было никакой внезапности. Болезнь была самая обычная, хотя и протекала тяжело. Молодой император захворал оспой.