Громов

— В детстве мы занимали себя сами, как могли. Получалось неплохо. Можно ведь просто шалберничать — это наше словечко, волжское — бездельничать и озорничать. То, чем мы занимались, — уже не просто игра, а полезное занятие. Сколько приходилось соображать, примеривать, придумывать и ошибаться, пока сделаешь так, как, по твоему представлению, должно быть… — Сергей Всеволодович вспоминает об этом как бы между прочим. Но сколько же подобных дружных компаний в Саратове, да и по всей стране в эти трудные послевоенные времена предпочитали не строить и мастерить, а именно шалберничать, грабить голубятни, соседские сараи и сады, а потом… Все мы, родившиеся после войны, хорошо помним, как пустели наши дворы и как много наших друзей вместо институтов и техникумов попали на нары лагерей для малолеток и больше мы их никогда не видели.

Сергей был старшим в своей компании и не только старшим, но и главным. Именно его следует благодарить за то, что никто из друзей не соскользнул на лихую дорожку, ведущую в никуда…

По улице Покровской одно наслаждение было бегать босиком, — теплая пыль по щиколотки. Здесь постоянно ехали телеги, а иногда проплывали верблюды с вьюками и закутанными в пыльные покрывала степняками на горбах. Верблюды мерно жевали, и клейкая слюна свисала с высокомерно оттопыренной нижней губы. Эта слюна… одним словом, ребята хорошо знали, что этих животных не надо дразнить.

Кстати, они сами, не хуже верблюдов, постоянно жевали колоб — подсолнечный жмых, любимое и почти единственное детское лакомство.

Б. В. Громов:

— В Саратове мы жили в двухэтажном доме на берегу Волги. В одной комнате средних размеров и двух крохотных умещались дедушка с бабушкой, наша мама и мы, трое братьев. Ни ванной, ни туалета, естественно, не было — все «удобства» находились на улице. Сами кололи дрова, топили печь и носили воду. Обходились маленьким умывальником, подвешенным на кухне. Там же — два небольших стола, на одном стоял примус, а на другом — посуда. Потом у нас появилась газовая плита — счастье по тем временам необыкновенное.

Мы, как и все мальчишки, вели бурную дворовую жизнь. Правда, у меня она проходила под недремлющим оком среднего брата, который не отпускал меня от себя ни на шаг.

Сергей, несмотря на то, что старше меня всего на три года, был самостоятельным и серьезным человеком, он нес за меня вполне взрослую ответственность. Около двух лет я ходил в детский сад, и он ежедневно водил меня туда. Мало кто может похвастаться таким замечательным братом.

Мы росли на берегу Волги. Каждое лето строили плоты замысловатых конструкций. Учить меня Сергей пытался постоянно, даже тому, чего и сам-то толком не знал. Например, как держать молоток и забивать гвозди. Сначала себе по пальцу ударит, разозлится, гвоздь все-таки вобьет, а потом скажет: «Видал, вот так надо делать». Больше всего я обижался, когда старался, помогал, подтаскивал какие-то доски, а в «плавание» уходили без меня. Да еще брат строго-настрого накажет: «Жди нас и с берега — ни шагу».

Почти ежедневно возле нашей пристани швартовались баржи. Они были загружены огромными астраханскими и камышинскими арбузами и оседали настолько, что борта едва возвышались над водой. Пацаны слетались на эти баржи, как воробьи. Незаметно подплывали со стороны реки и, помогая друг другу, карабкались наверх.

На каждой барже обязательно сидел сторож с ружьем. Уж не знаю, чем оно у него было заряжено, но иногда сторожа все-таки стреляли, правда, в воздух. Жуткое дело! На другой день мы все равно лезли на баржу и таскали эти самые арбузы. Из-за детской жадности в Волгу мы их скидывали больше, чем могли выловить. У самих уже не хватало сил плыть, а тут еще арбуз толкать нужно. Домой мы арбузы, конечно, не приносили, потому что сразу бы пришлось отвечать на вопрос: откуда? У каждого во дворе был свой шалаш, в который войти постороннему без приглашения считалось большим грехом. Там мы и трескали эти арбузы до одурения.

Было еще одно любимое развлечение — походы по крышам. На откосе, спускавшемся к Волге, дома стояли совсем близко друг к другу. При достаточной храбрости и ловкости, используя деревья, по крышам можно было пройти целый квартал. Иногда приходилось прыгать со здания на здание, а ближе к реке их высота становилась все больше. Честно говоря, порой было настолько страшно, что сердце замирало. Самым смелым у нас был Володя Гусев, будущий военный летчик. Он первым перемахивал через эти пропасти, а мы уже следом за ним. Грохот по ночам стоял неимоверный. Несколько раз нас пытались поймать, однако все заканчивалось благополучно, если не считать порванных штанов. Но потрясающая картина ночной Волги, открывавшаяся с высоты крыш, и азарт приключения запомнились навсегда…