Гроссмейстер

Встав ногой на поребрик (да простят меня москвичи!), я пропустил машину скорой помощи, лихо выруливавшую из больницы, а заодно огляделся вокруг. Когда работаешь, то не замечаешь, что уже весна, что деревья покрылись листьями, хотя еще совсем недавно были под снегом, что цветущую сирень пациенты рвут на букеты и дарят врачам при выписке из больницы, отчего в ординаторских стоит дивный аромат, словно визитная карточка приближающегося лета… Короче, глубоко вдохнув воздуха свободы, я вошел в приемное отделение.

Здесь, словно волны на море, поступали пациенты. То неожиданно подъезжали несколько «скорых», выгружая больных и заполняя весь этаж, то так же внезапно наступало затишье перед следующей волной.

В диспетчерской, куда я зашел, было суетно и шумно. Что, впрочем, не мешало спать свернувшись калачиком на продавленном диване кому-то из персонала.

Я попросил журнал «поступлений», раздобыл лист бумаги, ручку и уселся в углу, стараясь никому не мешать, да и к себе не привлекать внимания.

Открыв нужно число, я стал изучать списки больных, поступивших в эти сутки. Народу было много! Что-то около двухсот человек. Моя идея была в том, чтобы вычислить только тех, кто поступил не по «скорой помощи», а, как говорят у нас, «сам», «с улицы». Но Строганов жаждал узнать еще и судьбы всех поступивших женщин до пятидесяти лет. Не говоря о том, что по его словам, был еще один вариант: она поступила под чужой фамилией! – я постучал ручкой по толстому казенному журналу. – Это могло быть, если она поступала без сознания или в измененном сознании, тогда она, теоретически, могла быть под чужой фамилией… Ошиблись при заполнении истории болезни, перепутали документы… Всякое, конечно бывает, – подумал я и отвлекся, поскольку в окно диспетчерской стучал какой-то мужчина. На нем был темно-синий, солидного вида костюм, а на багровом лице – выражение крайнего недовольства. Из комнаты как раз почти все вышли, и я остался один. Впрочем, не считая спящего на диване.

– Когда мне окажут помощь? – гаркнул он мне. – Я здесь уже черт знает сколько торчу! Я больной! Что у вас тут за бардак? У меня гипертония!

Я не успел ему ответить, поскольку кого-то позвали в процедурную и он, опалив меня злобным взглядом, удалился. Но голос я его еще слышал – он спорил с кем-то из пациентов, доказывая, что он первый. Я вернулся к своим поискам, но ненадолго: в маленькое окошечко проникла еще более маленькая головка древней старушки, вслед за головой появилась дрожащая рука со стаканчиком, наполненным желтой жидкостью.

– Мочу куда сдавать? – как все плохо слышащие, она говорила слишком громко.

И снова я не успел ничего сообщить, как бабушку подхватили под руки и куда-то повели. Я вздохнул. Может, умыкнуть журнал и куда-нибудь спрятаться?

Итак. Allora. Если предположить, что она поступала без сознания, то обычные отделения не подходят. Нас интересуют или реанимации, или блоки интенсивной терапии. Я стал составлять список поступивших в эти печальные отделения, в том числе и в противошоковую палату приемного покоя, и в свою реанимацию. Тут-то в моем воображении и появился Строганов. Он склонился надо мной и хмуро произнес: «Доктор! Тщательный и скрупулезный поиск!» Я отогнал от себя призрачное видение и решил, что все-таки буду записывать только женщин, которые могли бы оказаться «нашей» Маргаритой! Хотя, вот поступила беременная с эклампсией… ладно, включу ее в список на всякий случай.

Пока я выискивал подходящие кандидатуры, помещение диспетчерской вновь заполнилось докторами и медсестрами. Стало шумно. Кто-то травил байки, другие обсуждали больных, отвечали на постоянно звонивший телефон, – словом, работа шла своим чередом. Ко мне подошел ответственный, пожал руку и поинтересовался, кого я записываю, решив, что у меня журнал «умершие». Я ответил, что это журнал «поступлений» и в свою очередь спросил у него:

– А мужик в костюме, что у него? Чем болеет?

– Помощник депутата, – бросил он и стал отвечать на очередной телефонный звонок.

Я продолжил свою работу. Через четверть часа у меня появился вполне компактный список девушек и женщин, поступивших в больницу в эти сутки, то есть 20 апреля после 17.30. Я специально взял время поступления с некоторым запасом, – а вдруг? Они все могли оказаться не теми, кем числились в наших журналах. Совы – не те, кем они кажутся! – подумал я и вышел из диспетчерской. И снова наткнулся на того больного. Ну, на помощника депутата. Надо же, среди нескольких десятков пациентов я все время сталкивался именно с ним. А он уже не просто орал, как было до этого, а вытащив травматический пистолет, махал им в воздухе, привлекая к себе внимание.

– Я сейчас тут кого-нибудь точно пристрелю! – он наткнулся на меня. – Когда меня лечить будут? – набросился он на меня, а окружающие поспешили рассыпаться по углам.

Я замер и скосил глаза, выискивая охрану, но как на зло никого поблизости не было. Только больные. Вдруг между нами вклинилась та самая старушка, она вцепилась ему в руку и заголосила:

– Мочу сдала! Дальше чего? Сдала, говорю, мочу!