Гротески

– Вы поедете, уяснили? Что выйдет из ваших лошадей – безразлично. Это уж не мое дело. Но лично вы получите сто марок на чай, если мы через четыре часа приедем в Гуген.

– Так точно, ваша светлость, – пробормотал кучер.

К нам подошел наш служка:

– Если господам все равно, так нельзя ли мне сесть на козлы? Так будет удобнее для вас троих. Вчетвером внутри так тесно…

Мой товарищ рассмеялся и схватил его за ухо.

– Ты предусмотрителен, Франк, и мы не останемся у тебя в долгу. Ты простудишься там наверху под дождем, и твоя хозяйка будет горевать. А поэтому марш в карету! – И он обратился еще раз к врачу чрезвычайно холодным тоном: – Покорнейше прошу вас, доктор, рассказать нашему кучеру, как ехать.

Пожилой господин потер рука об руку:

– С величайшей охотой, дорогой будущий коллега. От всего сердца. Значит, так…

И он описал кучеру путь до мельчайших подробностей.

– Бессовестная каналья! – шипел мой товарищ. – И ведь даже на дуэль не вызвать!..

Мы снова уселись в карету. С помощью ремней, в которых была упакована корзина с провизией, и наших подтяжек мы накрепко зафиксировали мертвеца в его углу, чтобы по крайней мере освободиться от противной обязанности поддерживать его, и забились в наши углы.

Казалось, день сегодня так и не наступит – все сильнее сгущались тоскливые серые сумерки. Облачное небо, казалось, опустилось до самой земли. Дорога была так разжижена дождем, что мы постоянно застревали в грязи. Грязь брызгала на окна желтыми глинистыми ручьями; наши старания разглядеть сквозь оставшиеся чистыми участки стекол местность, по которой едем, были тщетны – едва получалось различить деревья, росшие по сторонам дороги. Каждый из нас всеми силами старался быть господином своего настроения, но это не удавалось. Дурной воздух, стылый и промозглый, спертый внутри маленькой кабинки, заползал в ноздри и рот и оседал по всему организму.

– Мне кажется, он уже пахнет, – промолвил я.

– Ну, это с ним, вероятно, случалось и при жизни, – ответил товарищ. – Зажги сигару.

Он поглядел на меня и на служителя: я думаю, наши лица были так же бледны, как и у мертвеца.

– Нет, – промолвил он, – так нельзя… Надо устроить маленькую выпивку.

Бутылки с красным вином были откупорены, и мы стали пить.

Товарищ командовал:

– Прежде всего мы споем «Юность заботы не знает».

И мы запели:

Юность заботы не знает, братья, нам утро сияетСолнцем надежд золотых – да, золотых…Песнями юность прославим, с песней                    и жизнь мы оставим.Тихо уйдя от живых – да, от живых!..

– Прекрасная песня. За здоровье трубадуров!

Да, мы пили. Одну бутылку за другой мы откупоривали и пили. И снова пели. Мы пили и пели. Мы пьянствовали и орали.

– Траурная саламандра в честь нашего тихого гостя, господина Зелига Перльмуттера! Ad exercitium salamandris, раз, два, три… Salamander ex est! Франк заканчивает. Остатки долой. Черт возьми, Перльмуттер, старый пивопийца, вы могли бы по крайней мере хоть сказать prosit, раз в вашу честь воздвигли саламандру. Пей же, тихоня! – Товарищ поднес мертвецу к носу стакан. – Не желаешь, дружок? Ну, погоди же. – И он вылил красное вино ему на губы. – Получай. Вот так. Prosit!

Служка, уже совершенно пьяный, крякал от удовольствия:

– Хе-хе, не желаете ли покурить? – Он старательно зажег длинную «Вирджинию» и всунул ее мертвецу между зубами. – Вино да табак – славная жизнь!

– Тысяча чертей, ребята! – воскликнул товарищ. – У меня с собой есть карты – как насчет перекинуться в скат? Вчетвером – один пасует.

– Пасовать будет, очевидно, главным образом господин Перльмуттер? – заметил я.

– С чего ты это взял? Он играет не дурнее тебя, вот увидишь. Решено! Сдавай, фукс!

Я сдал карты и взял десять себе.

– Не так, фуксик. Ты даешь карты господину Перльмуттеру. Воткни их ему в пальцы, пусть он играет сам. Конечно, он сегодня немножко вял, но мы не будем принимать это в дурную сторону. Поэтому ты должен помочь ему.

Я поднял руку мертвеца и всунул ему карты между пальцами.

– Пас! – сказал товарищ.

– Вскрыть! – провозгласил служка.

– Большой с четырьмя валетами! – объявил я за господина Перльмуттера.

– Черт побери! Вот везет как утопленнику.

– Объявляю открытый! – продолжал я.

– Вот ведь счастье! – ворчал мой коллега. – Еврей озолотился, даже будучи мертв!

Мы играли одну игру за другой, и еврей все время выигрывал с блеском.

– Господи Боже! – бормотал служитель. – Если бы он хоть наполовину так удачно стрелял сегодня утром. Хорошо еще, что нам не придется ничего платить ему.

– Не придется платить? – вскипел мой товарищ. – Ты не хочешь платить, бесстыдная блоха? Если этот бедняк мертв, так ты хочешь уже улизнуть от расплаты? Сию же минуту вынимай деньги и клади ему в карман! Сколько ему следует, фукс?