Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе

Уже несколько дней Уральск изнуряла жара: из прикаспийских степей дули суховеи, выжигая поля и бахчи. Жухла и осыпалась неубранная пшеница, обмелела река, рыбная молодь подыхала в гниющем иле. Даже ночью не было спасительной прохлады; люди укрывались в погребах, со страхом ожидая нового раскаленного дня.

Иосиф Гамбург спал в предбаннике, предварительно полив его стены водой — так легче переносилась парная духота азиатской ночи. Днем, когда было по горло работы, он, как это ни странно, чувствовал себя лучше.

Снабжать целую армию во время ее похода — дело тяжкое, малоблагодарное. Начдивы, комбриги, комиссары просят, умоляют, угрожают начальнику снабжения всеми возможными карами и требуют всегда больше, чем он может дать.

Четвертой армии предстояла операция по уничтожению белоказачьих отрядов генерала Толстова, и главную роль в ней играла чапаевская дивизия. Гамбург обеспечивал ее всем — от патронов до фуража.

«Обеспечить всем» Чапаева означало: вынь да положь не только это, но и то, чего нет и быть не может. Гамбургу же нужно было, отшучиваясь, доказывать Чапаеву неисполнимость его требований.

Лежа на влажной камышовой подстилке, он вспоминал недавнюю встречу с Чапаевым.

— Ты мне дашь все, канцелярская душа! А не дашь — поедешь драться с казаками, посмотрю, какой ты вояка...

Чапаев стоял посредине комнаты, ухватистый, красивый даже в несправедливом гневе своем. Выло в его тонком лице горделивое сознание своей значимости, пальцы, играющие на серебряном эфесе сабли, как бы предупреждали: «А ну поговори еще, повозражай самому Чапаю!» Несмотря на адову жару, был Чапаев в мерлушковой папахе и кавказской бурке.

— Вы бы хоть бурку сняли, Василь Иваныч. С нее же вода капает, — добродушно посоветовал Гамбург.

— И в самом деле сопрел, — Чапаев скинул бурку. — Ну а теперь, чернильная клякса, подавай патроны, снаряды, гимнастерки. Не дашь — вот те крест, пристрелю!

— Не посмеешь, Василь Иваныч... Я сейчас же Фрунзе телеграмму отобью. Хочешь отобью? Фрунзе за такое вымогательство по головке не погладит...

— Есть у него время заниматься жалобами какого-то интенданта. Я Чапаев, а ты кто? Тебя Фрунзе знать не знает и знать не захочет.

— Мы с ним старые друзья, Василь Иваныч. Еще по сибирской ссылке друзья...

Чапаев крякнул, расправил усы, присел на стул возле Гамбурга.

— Что же ты сразу не сказал? Ежели с Фрунзе в Сибири горевал, то извиняй за глупое слово...

Гамбург смотрел на розовеющее от зари окошко, и было ему легко и спокойно, и казалось, живая сцена встречи поднимается из глубины памяти, как воздушные пузырьки с речного дна.

— Эй, кто в тереме живет? — раздался за окном знакомый голос.

Гамбург опрометью вылетел из предбанника.

— Батурин! Паша! Какими судьбами, дружище? — заахал он, ликуя от неожиданной встречи.

Батурин объяснил причину приезда и добавил:

— Срочно отправляйся в Самару. Это приказ Фрунзе, а я сегодня же в Лбищенск, к Чапаеву.

— Не успели встретиться, и уже расставание...

— Такова солдатская судьба. Но пока мы живы, есть встречи в будущем.

— «Мы живы, горит наша алая кровь огнем нерастраченных сил», — продекламировал Гамбург.

Батурин торопился. Через пару часов друзья распрощались. Батурин сел в тарантас, поднял над головой руку.

— Поклон Михаилу Васильевичу! Береги себя, Иосиф!

— Ты тоже безрассудно не лезь под казацкую шашку...

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Туркестанский фронт...

Необозримые просторы его начинались в предгорьях Урала и шли через киргизскую степь в страну Семи Рек, потом вдоль белых громад Тянь-Шаня, по красным пескам Муюнкумов, по мрачным каракумским пескам, знойными долинами узбеков и туркмен до полынной зелени каспийских вод.

Границы фронта устремлялись к пустынным берегам Каспия, к голому городку Гурьеву, к дельте Волги.

В те легендарные годы бойцы Туркестанского фронта видали весенние, с кручеными молниями и гневными громами, грозы.

И летние песчаные бури, когда они ложились на землю, задыхаясь от пыльной духоты.

И зимние степные бураны, в которых замирает душа от белой ревущей мглы.

И кровавые закаты над осенними оренбургскими, уральскими, актюбинскими степями.

В тех грозах, бурях, буранах, рассветах, закатах, в травах и песках, политый кровью, опаленный пожарами, трясущийся от тифа, от воды из отравленных колодцев, искореженный, истерзанный, лежал Туркестанский фронт...

Три цели были у Михаила Фрунзе на Туркестанском фронте.

Первая и самая тяжелая — разгромить группу войск генерала Белова, Толстова, Дутова, очистить от них территорию Оренбургской и Уральской губерний.

И была вторая цель — пробиться из Самары в Ташкент, изгнать из Бухары, Андижана эмиров, ханов, басмачей, колониальные войска англичан.

А третья заключалась в военной помощи Южному фронту в его борьбе против Деникина. Для этой цели Фрунзе подчинили 11-ю армию, не пропускавшую в Астрахань барона Врангеля.