Грозное лето

— Ах, да перестань ты, бога ради, официальничать. До этого ли сейчас? — нетерпеливо прервал его Сухомлинов и, тоже встав, прошелся возле стола взад-вперед и решительно сказал: — Я буду докладывать государю. И чего бы мне ни стоило, скажу, кто тут истинный виновник. Меня поддержит государыня. Она незамедлительно скажет, когда все узнает, — а Вырубова уже спрашивала у меня о Самсонове, — скажет своему супругу: «Вот что натворил Николашка. Ты не должен был назначать его верховным главнокомандующим. И ты должен немедленно уволить его с этой должности и возглавить армию сам. Пока не поздно, пока Николашка не захватил престол», — это ее идефикс. А если приедет старец Распутин, а он скоро появится, — полагай, что великий князь будет свергнут со своего поста, ибо Гришка, ненавидящий его смертельно, воспользуется такой возможностью, как неудачи Николая Николаевича на фронте. Крушение второй армии будет началом крушения великого князя. Это — сугубо между нами. А теперь подумаем, как помочь Александру Васильевичу. У меня о нем сохранились самые лучшие впечатления, когда я был у него в Ташкенте… Фу-у, бог мой, я тоже начинаю говорить в прошедшем времени, — Досадливо поморщил он большой лоб.

В это время зазвонил телефон, и Сухомлинов сказал:

— Сазонов… Палеолог наверняка уже сидит у него, — и покрутив ручку, взял трубку и произнес: — Да, Сергей Дмитриевич. Только что был у меня, опять требовал три-четыре корпуса. И у вас просил? Вместе с Бьюкененом? Поздравляю. Нам с вами более нечем и заниматься, как только ублажать союзников… С Самсоновым? Плохо, Сергей Дмитриевич. Пользуясь бездействием Ренненкампфа, Гинденбург навалился всей восьмой армией на нашу вторую и уже донес, что выиграл сражение, хотя оговаривается, что центральные корпуса еще не окружил. Рановато хвалится? Нет, Сергей Дмитриевич, не рановато. Тылы Гинденбурга — вне опасности, и он сможет сделать все, что можно и что нельзя. При помощи тяжелой артиллерии — в частности. Нам нечем стрелять? Чепуха. Я только что сам видел на линии Минск — Варшава горы ящиков с патронами орудийными и винтовочными, ждущих своих хозяев. К тому же в Варшаве есть заводы, изготовляющие снаряды. На что жалуется Данилов? Неча на зеркало пенять, коль собственная физиономия крива… Государю? Да, намерен доложить незамедлительно. А-а, в таком случае можем доложить сообща. Что? Союзники протестуют, что вы предлагаете компенсации Италии и Румынии в случае присоединения к нам? Скажите, пожалуйста. А по поводу того, что Жоффр отступает уже за Париж, не протестуют? То-то и оно… Я полагаю, что вы ведете честно общее дело союзников настоящих и будущих и сдерживаете аппетиты короля Карола — насчет венгров, и короля Фердинанда Болгарского — насчет Сербии, равно как и короля итальянского Эммануила насчет славянских земель… Я буду просить государя принять меня. Или поговорю с ним в телефон… Всего доброго, Сергей Дмитриевич. Благовещенский и Артамонов? Не сумеют удержаться… Да, тот Артамонов, который слишком много молился богу здесь, в Петербурге, и слишком мало занимался вопросами будущей войны… Хорошо, я буду ждать вашего звонка, Сергей Дмитриевич…

Закончив разговор с Сазоновым, Сухомлинов задумчиво сказал:

— Как ты слышал, сегодня я буду у государя. Быть может, все там и решится, ибо к вечеру он конечно же переговорит с великим князем в телефон. Так что Александру Васильевичу пока ничего не сообщай.

И горестно заключил:

— Если вообще придется что-либо сообщать…

Потом добавил мрачно и безысходно:

— Центральные корпуса второй армии окружены…

…Бугров вышел к набережной Невы подавленный. Закурив, он постоял немного, задумавшись, потом поднял голову, рассеянно посмотрел на Неву, где маленький пароходик натужно волочил огромную баржу, и почувствовал легкое головокружение и прислонился к пара пету, чтобы не упасть.

На набережной было как на Невском: деловито спешили куда-то черные чиновники и щеголеватые офицеры всех родов войск, иные катили на лакированных фаэтонах на резиновом ходу, обгоняли друг друга, как на скачках, особенно те, которые ехали с дамами, а тут еще автомобили трещали и чадили, как самовары, и шум стоял кругом, словно на праздник, но Бугров не обращал внимания на весь белый свет и стоял в полном одиночестве и чувствовал, вот-вот он потеряет сознание и упадет — в глазах все шло кругами.

Ухнула петропавловская пушка, возвещая полдень, а вслед за тем раздался испуганный голос:

— Капитан Бугров? Боже мой, Николай, что с вами? На вас лица нет.

Бугров только и увидел: белая косынка с маленьким крестиком, белый передник с большим красным крестом и румяное, как яблоко, лицо на белом фоне.

И более ничего не видел. Но еще мог сказать:

— А-а, опять вы, сестра Надежда?..

Надежда всполошенно подбежала к первому попавшемуся извозчику и властно крикнула какому-то важному господину в белом и в кокетливо сидевшей на голове соломенной шляпе:

— Освободите фаэтон! Быстро! Раненому офицеру плохо.