Грозное лето

Тревожно было на душе у Ленина. В тюрьме, в Новом Тарге, он не раз думал: только бы вырваться на свободу, только бы вновь встретиться с товарищами, с друзьями по партии — и все закипит, завертится еще пуще прежнего, борьба против войны. «Ан не так это легко делать, оказывается. Со своими и то не легко. И то сказать: на собрании бернской группы некоторые из наших встали на позиции если не оборонческие, то и не далекие от них, и пришлось начинать едва не с азов, чтобы люди поняли это. А что же теперь творится в России? Среди низовиков-партийцев, на фабриках и заводах? Разброд. Кто в лес, кто — по дрова. И плехановский ура-патриотизм, сиречь оборончество, прибавит этого разброда и идейной хляби во сто крат…» — думал он сейчас.

И передал записку председательствовавшему.

Плеханов между тем продолжал разносить Германию и немецких социалистов и цитировал, цитировал наизусть то Маркса, то решения конгрессов Интернационала, то историю Востока и Европы, и все это делал для того, чтобы доказать, что настоящая война должна возбудить решимость у каждого, кто подвергся нападению, а к таким он отнес всех, кроме Германии и Австрии…

— …Да, разумеется, данная война есть продукт чистейший империализма, война завоевательная. Ее предсказывали все конгрессы Интернационала, в том числе и германские социал-демократы. И что же? Они и пальцем не ударили, чтобы остановить развитие событий, имея сто одиннадцать депутатов рейхстага, а подняли руки за военные кредиты. Позор падет на их голову!..

И вновь зал разразился шумом, и гамом, и криками одобрения таких его слов, так что на некоторое время Плеханов умолк и посматривал в сторону Ленина своими колкими темными глазами, будто указывал ему: видите, как меня встречают? Посмотрим, как встретят вас, коль вы решили записаться для оппонирования мне.

Инесса, неугомонная Инесса, сидевшая позади Ленина с чашечкой кофе в руках, громко спросила по-французски:

— А вы, вы-то, уважаемый Георгий Валентинович, что сами сделали для предотвращения войны? Провожали несколько социалистов на французский театр войны. Вы одним махом сделали ослами восемьдесят идиотов социалистов, отправив их под пули. Срам же, милый Георгий Валентинович!

Ленин обернулся, одобрительно кивнул головой, но меньшевики зашумели и зашикали на нее:

— Инесса, вы забыли русский язык, что ругаетесь по-французски?

— Вы, беки, вас пригласили послушать, а вы чем занимаетесь?

— А мы и слушаем, — подал голос Ленин и добавил: — Если референт не отступает от Маркса, а коль отступает — неча на зеркало пенять…

Плеханов улыбнулся и сказал:

— Я знал, что Ленин и его единомышленники будут меня критиковать, так что я — не в обиде и отвечу им. Но вот то, что Инесса кричит на меня, — это прискорбно весьма, ибо я не могу вступать в полемику с дамой, тем более очаровательной, — отшучивался он.

— Я разрешаю вам, Георгий Валентинович, выступать против меня при условии, что мне будет позволено выступить против вас, — не осталась в долгу Инесса.

Председательствующий заметил:

— Инесса, вы не записаны, поэтому я не могу предоставить вам слово. И от вас записался Ленин, который, надо полагать, скажет все и за вас.

— Скажет, скажет все, не беспокойтесь.

Плеханов сделал вид, что не слышал этих ее слов, и продолжал читать реферат:

— …Маркс, как известно, говорил, что пролетариат не имеет отечества, но Энгельс писал в предисловии к итальянскому изданию «Манифеста», что без единства каждой нации в отдельности невозможно международное объединение пролетариата. А коль это так, значит, пролетариат национален и обязан защищать свои национальные интересы, свою страну, коль ей угрожает порабощение, то есть выступать против нападательной войны, если она ему навязана. Германия и Австрия навязали данную войну всей Европе, и повергшиеся их нападению страны и народы должны защищать свои национальные интересы, свои нации.

— Еще раз — жулябия, — громко произнес Ленин, наклонившись к Инессе, — Энгельс говорил о войнах нации, угнетенной завоевателями, войнах против угнетателей нации, за освобождение нации и ее возрождение. Референт явно смещает эпохи борьбы, например, Италии — с австрийскими завоевателями, за итальянское национальное государство, и эпоху империалистических войн одних империалистов — против других, австро-германских — против франко-русско-английских, за передел уже поделенного прежде мира и его богатств. Нельзя же так безбожно перевирать историю!

— Не в бровь, а прямехонько в глаз! Я целиком присоединяюсь к таким словам! — торжествовала Инесса и лукаво смотрела на Плеханова.

Плеханов остановился, бросил острый взгляд в сторону Ленина, потом в притихший зал, ожидавший, что сейчас грянет нечто, что сразит большевиков насмерть, и наконец сказал:

— Я всегда говорю: там, где присутствуют Плеханов и Ленин, там всегда разыгрывается борьба. Но вот вопрос: кто окажется победителем с точки зрения истории? Я утверждаю, что не Ленин.

Инесса задорно сказала:

— С точки зрения истории победа будет на стороне большевизма! А большевизм — это и есть Ленин, милостивые государи.