Грозные чары. Полеты над землей (сборник)

Направив луч фонарика на непонятный предмет под деревьями, я храбро приблизилась к нему.

Сверток пошевелился, и в свете фонарика ярко блеснул живой глаз. Дыхание у меня перехватило, крик уже рвался с губ, но в последнюю долю секунды я вдруг увидела, что это такое. Живое существо, но не человек. Это был дельфин.

Дитя Аполлона. Любимец Амфитриона. Морской волшебник. Выброшенный на сушу и беспомощный.

Глаз скосился вбок, следя за мной. Хвост снова шевельнулся, словно пытаясь грести на твердой земле, как в воде, и звучно шлепнул по россыпи твердой гальки. Среди камней раскатилось гулкое эхо.

Я на цыпочках подошла ближе, в темноту сосен.

– Милый, – тихонько окликнула я. – Что с тобой? Ты не ранен?

Дельфин лежал тихо, не двигаясь и следя за мной зорким влажным глазом. Глупо было пытаться поймать его взгляд, словно ожидая ответа, но зато, по крайней мере, я не уловила в этом взгляде страха передо мной. Я осторожно провела лучом фонаря по всей длине тела – похоже, никаких ран или ссадин. Потом я осмотрела песок кругом – там не было крови, лишь широкая вдавленная полоса, где животное было вытащено или выкинуто из воды. Луч фонарика выхватил из темноты бледный отблеск косметички Филлиды, завалившейся между сосновыми корнями. Я рывком подняла ее, даже не заглянув внутрь, запихнула в карман и тут же напрочь позабыла о ее существовании. Скорее всего, бриллиант лежал внутри в целости и сохранности, но сейчас дельфин значил для меня гораздо больше любого бриллианта – выброшенный на берег, беспомощный, легкая добыча для всякого, кто пожелает расправиться с ним. А кому-то очень хотелось с ним расправиться, я это знала… Более того, если не вернуть дельфина обратно в воду, он непременно умрет, стоит только взойти солнцу и высушить его.

Я выпрямилась, лихорадочно стараясь собраться с мыслями и вспомнить все, что когда-либо читала или слышала про дельфинов. Впрочем, не так уж и много. Я знала, что дельфины, как и киты, иногда выбрасываются на берег без всяких видимых причин, но если они при этом не поранились и если их поскорее снова спустить в воду, то ничего дурного им не сделается. Еще я знала, что нельзя допускать, чтобы они высыхали, иначе кожа растрескается и воспалится, туда попадет всякая зараза. И последнее – что они дышат через дыхало на верхней части головы и что оно должно быть чистым.

Я снова включила фонарик. Да, в верхней части головы и впрямь виднелось дыхальце, узкая щель в форме полукруга, поблескивающая ноздря. Оно было открыто, но наполовину забито песком. Кое-как приладив фонарик в корявых сосновых ветках, я набрала пригоршню воды и осторожно вымыла песок из щели.

Просто удивительно, какое же теплое у него оказалось дыхание. Оно мягко коснулось моей ладони, и от этого дельфин тотчас же показался мне гораздо роднее, но в то же время его дружелюбие и ум сделались стократ менее волшебными и более трогательными. Я и подумать не могла о том, чтобы уйти и бросить его умирать, не попытавшись спасти.

Проведя руками по темной спине, я со страхом отметила, какой грубой и шероховатой на ощупь стала его кожа – ночной бриз уже почти высушил ее. На какое расстояние мне придется его тащить? Время от времени самый краешек волны, нагоняемой тем же самым бризом, подбегал и легонько касался кончика дельфиньего хвоста, но по-настоящему до воды оставалось еще около четырех ярдов, да и то там было совсем мелко. Насколько я знала, еще через несколько футов берег резко обрывался, уводя на глубину под скалами. Если бы удалось хотя бы наполовину погрузить дельфина в воду, то я уже могла бы без труда маневрировать его весом.

Выключив фонарик, я с грехом пополам обхватила дельфина обеими руками и попыталась подтащить к воде. Не вышло: у меня не получалось как следует ухватиться, руки скользили по безупречно гладкой поверхности. За спинной плавник ухватиться тоже не вышло, а после моей попытки потянуть за боковые плавники он в первый раз проявил признаки беспокойства, и я испугалась, как бы он не начал сопротивляться и не загнал себя еще дальше на берег. Наконец, опустившись на колени, я уперлась в дельфина плечом и принялась со всей силы толкать к морю. Но он не сдвинулся ни на дюйм.

Обливаясь потом и чуть не плача, я поднялась на ноги.

– Ничего не получается. Радость моя, ты даже не шелохнулся!

Яркий влажный глаз внимательно наблюдал за мной. Позади, в каких-то четырех футах, плескалось и шелестело под ветром море. Четыре фута. Жизнь или смерть.

Я сняла фонарик с дерева.

– Сбегаю за веревкой. Если я обвяжу тебя, то, наверное, как-нибудь сумею стянуть. Обмотаю вокруг дерева, смастерю рычаг, в общем, придумаю что-нибудь. – Я наклонилась и погладила беспомощное животное по спине, шепча: – Я быстро, любовь моя, буду бежать всю дорогу.