Грозные царицы

Придворная надзирательница, Мария Чоглокова, в чьи обязанности входила слежка за Екатериной, была дальней родственницей императрицы,[60]

а придворным надзирателем стал не кто иной, как ее муж, важный господин, который в то время находился с миссией в Вене. Это примерное семейство призвано было служить примером для великокняжеской четы. Марию Чоглокову можно было назвать образцом добродетели: верная и преданная мужу, как все говорили, чрезвычайно набожная, она смотрела на мир глазами Бестужева. Но главное – в двадцать четыре года она имела уже четверых детей! При необходимости пара придворных надзирателей прибегала к помощи дополнительного наставника молодых людей – князя Репнина. Его долг также состоял в том, чтобы побуждать Екатерину и Петра к благоразумию, благочестию и любви ко всему русскому.

Имея на руках подобные козыри, Елизавета Петровна обрела уверенность: теперь она сможет укротить и объединить недружную чету. Однако довольно скоро ей пришлось с глубоким огорчением убедиться: когда мужчина и женщина не подходят друг другу, вызвать у них взаимную любовь так же трудно, если не невозможно, как примирить между собой две страны с прямо противоположными интересами.

В мире, как и в ее доме, царили между тем взаимонепонимание, соперничество, излишняя требовательность, противостояния… То и дело одни государства рвали отношения с другими. Угрозы войн и местные беспорядки, составленные на скорую руку мирные договоры с сосредоточиванием войск на границах – в результате всего этого после нескольких побед французской армии в Соединенных провинциях Елизавета была вынуждена согласиться с необходимостью послать экспедиционный корпус к рубежам Эльзаса. Не расписываясь в своей враждебности к Франции, императрица, таким образом, побуждала ту стать более сговорчивой на переговорах с противниками. 30 октября 1748 года по договору, подписанному в Экс-ла-Шапель,[61] Людовик XV отказался от завоеваний в Нидерландах, а Фридрих II сохранил за собой Силезию. Русская царица, вышедшая из игры, ничего не проиграв, но ничего и не выиграв, разочаровала всех, и единственным из европейских государей, кто был доволен тем, как уладились все проблемы, оказался король прусский.

Однако к тому времени Елизавета окончательно пришла к убеждению, что у Фридриха II в Санкт-Петербурге – просто-таки в стенах царского дворца! – есть приверженец, причем приверженец из самых активных, успешных, а потому опасных, и что этим приверженцем является великий князь Петр Федорович. Мальчишка, которого ей всегда было трудно переносить, с каждым днем становился, по ее мнению, все более странным, чуждым и противным. Императрица жаловалась Разумовскому: «Племянник раздражает меня донельзя!.. Просто чудовище, черт его побери!..» Желая оздоровить атмосферу в окружении великого князя и сделать это окружение не таким германофильским, Елизавета Петровна принялась с ожесточением выкидывать из своей свиты голштинских дворян и избавляться от тех, кто пытался заменить их. Вокруг великого князя образовалась пустота: вскоре не осталось никого, вплоть до лакея Петра Федоровича, некоего Ромбаха, кто не побывал бы в застенке из-за какого-нибудь пустяка. Чем было себя утешить публично оскорбленному и униженному молодому человеку? Как обычно – экстравагантными прихотями! Теперь он не расставался со своей скрипкой, часами терзая слух жены. Речи его стали такими бессвязными, что Екатерине казалось порой, что он сходит с ума, и ей нестерпимо хотелось сбежать. Если муж видел, что великая княгиня сидит с томиком в руках, он тут же выхватывал у нее книжку и приказывал играть с ним в деревянных солдатиков: коллекция у него была большая, битвы получались, с его точки зрения, превосходные. Еще немного времени спустя престолонаследник безумно полюбил собак. Это была истинная страсть: он поселил дюжину псов прямо в супружеской спальне, не слушая просьб и протестов Екатерины. А когда она жаловалась на лай и отвратительный запах, принимался оскорблять ее и кричать, что скорее пожертвует ею, чем своей сворой…