Грозный идол, или Строители ада на Земле

Окруженный своим Черным Десятком людей с плетками в руках, Василий медленно и величественно шагал посреди избитых обитателей Рая. Голова его была гордо закинута, и в лице как бы сверкало что-то, точно отблески молний, исходящих из его черных глаз, над которыми грозно опускались брови. По губам его проходила улыбка самоуслаждения — тонкая и злая. Он казался теперь другим человеком: власть придала его фигуре величавость и незаметными черточками легла на его лицо.

— Заключаю я, что все вы положительная дрянь. Перед вами кто это стоит? Да сам господин начальник Зеленого Рая — вот кто. Что вы, оглохли, что ли — кланяйтесь, говорю я. Эй, Герасим-Волк, научи, как кланяться…

— Сей минутой, — рявкнул Герасим-Волк и побежал куда-то с дубинкой. Это оказалось ненужным, так как напуганные и избитые люди встали и начали кланяться Василию до земли.

Василий приосанился, поднял еще выше голову и улыбнулся…

— Так-так. Смотрю на вас и думаю: какие вы все дурни. Косы пошли складывать к ногам чудотворца и вопите: не хотим оброки платить. Вот еще дрянь!.. Во всех царствах начальники берут, как хотят, хлеб и все прочее. Как же вы — положительная дрянь этакая, — подняли морды ваши и орете: свободные-свободные.

Василий грубо захохотал.

— Хорошо сделали мои служивые — постегали вас, — мало только… Эй, где главный крамольник… велел его связать… Герасим-Волк…

— Везут к вашей чести… вот, на осле везут…

Пробасив это, Герасим-Волк указал в сторону дороги. Василий взглянул и опять грубо расхохотался. В отдалении выступало странное шествие.

Медленно шел осел за ведущими его людьми. На спине осла лежал привязанный к нему избитый Вавила и стонал от боли. Сзади осла шла Оксана и горько рыдала.

Около Василия появился Парамон и, сложив руки на черной одежде и подняв ужасные плечи до ушей, притворно растроганным голосом проговорил, глядя на избитых:

— Жалею вас, человеки милые… Исхлестали вас малость… у кого пальца нет, у кого ребра, а у кого спина изрисована… Жалостливое сердце мое содрогается, как голубица… Вот начальник Рая-то каков, не то что я… барашек…

Он наклонил голову и сделал вид, что плачет.

— Хороший человек этот Парамон… какой жалостливый, — раздались чьи-то голоса посреди общего стона и плача.

— Только в казнохранилище оброки бы поступали вовремя… оброки…

Петр, стоя посреди двух братьев, покачивал своей седой бородой, испуганно поглядывая на избитый народ.

— Надо наладить-то дело, сам вижу, — хмуро проговорил Василий. — Дай под власть взять народ непокорливый и глупый… Нынче же погоню в поле…

— Кровь-кровь-кровь!..

— Эй, кто там — про кровь-то? — воскликнул Василий.

— Птица с дерева поет.

Парамон поднял высоко плечи, и по лицу его пробежала злорадная, но беззвучная усмешка.

— Вижу птицу-то… Привязана она.

— О, миленький мой, Вавиленька, перебиты косточки твои и ребрушки перебиты, и перевязан ты, как ослик…

Среди наступившей тишины раздались горькие вопли Оксаны.

— Кровь-кровь-кровь! — снова раздался с дерева жалобный и дрожащий голосок Груни, и голова ее с бледным, как мел, лицом склонилась набок.

— Дам тебе напиться крови… По горло сыта будешь, проклятая.

— Кровь будет литься… кровь…

Забыв свои страдания и боли, все обитатели удивленно уставили свои глаза на висевшую на дереве девушку, и тишина воцарилась мертвая. Слышен был шум крыльев медленно пролетающего над Зеленым Раем черного орла с уставленными вниз глазами, и казалось, что глаза его смеялись.

Прошел день, наступил вечер, и бунт снова вспыхнул. Отвязав девушку от дерева, толпа «крамольников», звеня косами и серпами, двинулась к новым строениям с криком «свобода-свобода». Черный Десяток, к которому присоединились еще много людей, их ожидал с поднятыми над головами ножами.

Всю ночь слышались вопли и стоны раненых. Филин, сидя где-то на дереве, страшно кричал всю ночь, напоминая криком своим плач ребенка, бьющегося в крови.

IV

Прошло несколько недель.

В большой круглой комнате выстроенного недавно «правительством» нового здания сидели за стоящим посредине комнаты круглым столом старец Демьян и его три сына. За окнами выла буря и во тьме ночи древесные ветви, сгибаемые ветром, били в стекла, точно гигантские руки таинственных великанов. По деревянным стенам комнаты пробегали огненные язычки тускло светящихся восковых свечей, озаряя всюду висевшие по стенам кинжалы, длинные ножи, старинные ружья и пистолеты. Вверху было совершенно темно, так как в пространство куполообразного потолка свет не доходил.

Царило молчание. Три брата, не издавая ни звука, вглядывались друг другу в глаза пытливо и тревожно. Старец сидел с низко опущенной на грудь головой с неподвижностью мумии, и его лицо среди белых волос напоминало мертвеца, окруженного хлопьями снега. Вдруг он задрожал, и голова его откинулась, как на пружине.

— Что, много крови-то пролилось — ась?

Он уставил дико расширившиеся, бессмысленные глаза на сыновей.

Парамон тонко улыбнулся, не отвечая ничего на это, а Василий сказал: