Грозный идол, или Строители ада на Земле

Сусанна поднялась, восхищенная и сияющая, и, увидев маленький кинжал, вонзенный концом в землю, вынула святыню одним движением руки и, сверкая глазами, приложила его к губам своим. Потом она взмахнула кинжалом в разные стороны, как бы поражая всех, поносящих «высокого» и, подпрыгивая от восторга, быстро направилась в лес.

И, едва она скрылась, как из-за дерева выскочили с громким смехом, со взбившимися на голове волосами, две старухи. Посмотрев друг на друга, они захохотали и, ударив в ладоши, с быстротой вихря стали плясать вокруг дерева, оглашая воздух дикой песней:

Лай-Лай-Обдулай,В поле зайчик скачет,С пляской мы внесемся в рай,

Сатана заплачет. То-то радость, то-то честь:За небесным пиромБудем с Богом пить и есть,Объедаться жиром.

Лай-Лай-Обдулай,Ай-люли, ай-люли!Распахнешь нам светлый рай,А неверным — дули.

— Слышь ты, диво какое! Сказывают, старец Демьян в лесу пропал…

— Слыхала я. Вот для него и в лес иду. Любопытно посмотреть.

— Сказывают, одет он, как колодник. Это слыхала?

— Что ж, обезумел он разве?

— Может, и обезумел.

Разговаривая таким образом, две женщины шли среди густого леса, посреди вереницы крестьян. Сзади всех шла Сусанна с задумчиво опущенной головой, в белой одежде и с кинжалом на груди. Многие, оборачиваясь, посматривали на нее с любопытством и страхом. В глазах всех она все больше делалась непонятным, загадочным и опасным существом, имеющим какие-то таинственные сношения с небесной силой. Несмотря на свое восторженное состояние, мгновениями ум Сусанны озаряла ужасная истина, но она, делаясь бледной, как мертвая, сейчас же силилась рассеять ее и разогнать всякое сомнение в реальности Лай-Лай-Обдулая и его бесед с ней. Она делала это инстинктивно, понимая, что рассеять все эти различные обманы означало для нее сорваться в глубочайшую пропасть и разбиться на куски.

Долго шли люди по лесу, как вдруг все остановились на маленькой поляне, глядя на кровавое, мертвое тело человека и белого старца. Последний сидел около мертвого со склонившейся на его грудь головой. Распадавшаяся от ветхости одежда колодника и цепи на ногах придавали ему странный и еще более жалкий вид. И долго старец сидел так неподвижно, что и его можно было принять за мертвеца, и только когда пришедшие люди подошли к нему, образовав круг, он поднял голову и мучительно задвигал ею. Лицо его было в слезах, губы страдальчески раздвинуты, и из глубоких глаз смотрела угасающая, грустная жизнь. Посмотрев вокруг на собравшихся людей, он вдруг заговорил слабым, дрожащим голосом, нежно проводя рукой по лицу мертвеца:

— Видите, как избили его, глядите… вот я вам покажу… да подойдите сюда, подойдите…

Дрожащей рукой он стал манить к себе окружающих его людей и, когда последние подошли совсем близко, старец продолжал прерывающимся, жалко дребезжащим голосом:

— Вот здесь его били… Смотрите, как глубоко врезывались прутья… а здесь мясо вырвано… О, я знаю, как это больно… Я знаю, для чего делают это злодеи-начальники и палачики разные… тсс… чтоб никто не слышал, я на ухо вам шепну: вместе с кусками мяса на теле вырывают из сердца наших богов Зеленого Рая — свободу и совесть. Вот в чем штука… Я хорошо это помню… хотя очень я стар и ум ослаб мой… сколько мне — за сто лет или за двести — Бог один знает… Изменила мне память… Где я и кто вы такие?.. Может быть, я уже на небе и там выросли зеленые деревья, как в Зеленом Раю… где же Осип?..

Он стал оглядываться вокруг себя и вдруг, уставившись в одну точку, некоторое время оставался неподвижен, походя на труп.