Грозовое лето

— Читали, читали, — с пренебрежением заметил Хисматулла. — Сплошная ложь!.. Ты почитай лучше статью товарища Сталина, наркома по делам национальностей, «О Татаро-Башкирской советской республике». В «Правде» напечатана двадцать третьего марта нынешнего года.

Жена унесла остывший самовар, загремела трубою, а спор не утихал. Кулсубай не поддавался, упрямо твердил:

— Присягу своему башкирскому правительству не нарушу! Будь что будет, а стану честно бороться за башкирский народ!

— Жизнь покажет, кто из нас прав, — огорченно сказал Хисматулла, вставая. — Придется тебе еще каяться, да будет уже поздно.

Гость учтиво поблагодарил хозяйку, но от чаепития отказался и ушел в ночную тьму, и жалея, и ругая строптивого Кулсубая. «Сильный джигит! Бесстрашный воин! А вот заплутался в трех соснах!..»

Раздеваясь, потягиваясь, Кулсубай посмеивался:

— Ох, этот Хисматулла! Большевикам крепко верит! Собрал отряд старателей, а оружия-то нету — ни винтовки, ни револьвера. Как это теперь возможно — воевать голыми руками? И кто ему поможет?.. Нет, я вмешиваться в эти дела не буду. Пусть что хочет, то и делает! Губить его не стану, но и не помогу. Наивная душа!..

4

От нарочного Нигматуллы Кулсубай быстро отделался, сказал, что вечером пришлет джигитов. «Как же, дожидайся! Постучи зубами в погребе от стужи!.. Гляди, и добрее начнешь относиться к людям. Обнаглел, „хозяин золота“!..» Однако зря командир отряда утешал себя, что сумеет отсидеться в стороне, — ночью забарабанили в дверь, послышался испуганный голос Шаяхмета:

— Агай, это я, я! Неотложное дело. Беда!..

Кулсубай впустил муллу и, не спросив даже, что стряслось, начал с привычной аккуратностью одеваться.

— Шахагали приехал, он скажет…

Натягивая высокие сапоги, не оборачиваясь к дверям, Кулсубай попросил старшего брата муллы:

— Говори, Шахагали-агай.

Тяжело дышащий Шахагали облизал запекшиеся губы, торопливо выложил:

— Господин прапорщик! Кулсубай-эфенде! Богом проклятый Хисматулла с шайкой старателей явился в Сакмай, арестовал тех, кто тогда расстрелял советских работников! А их добро раздает беднякам!.. Ищет моего отца и Нигматуллу-бая. Надо спешить!

— Куда спешить?

— Куда? — возмутился Шаяхмет. — Надо спешить спасти моего отца и Нигматуллу-бая! Я объявил тревогу. Джигиты седлают коней.

— Кто командир отряда? — властно спросил Кулсубай.

— Ты, господин прапорщик! — в один голос сказали братья.

— А ты здесь кто?

— Известно… мулла отряда.

— Мулла! Правильно. Совершенно точно. Учи джигитов молитвам, совершай с ними намаз, как положено.

— Я мулла не обычный, а чрезвычайного положения! По-большевистски я комиссар! — Шаяхмет горделиво поправил чалму. — Как можно терпеть разбой в ауле Хисматуллы и его молодчиков? Мне атай [11] велел звать поскорее джигитов. Меня атай послал…

— Знаешь, приятель, твой атай нашим отрядом не распоряжается! — со злостью остановил его Кулсубай.

Шахагали переминался от нетерпения с ноги на ногу, как норовистый жеребчик.

— Не спорь со старшим, — посоветовал он брату, — господин прапорщик прав.

Мулла мгновенно же схитрил:

— Да, я виноват, что не спросил у тебя разрешения, эфенде!.. Никогда этого больше не будет. Зачем нам ссориться? Надо спешить в аул.

— Распустить джигитов. С разбойниками обязана бороться милиция. Наш отряд создан для борьбы с большевиками, за автономию Башкортостана.

— Хисматулла, он свирепый большевик! — взвизгнул мулла. — И кому нужен независимый Башкортостан, если среди бела дня грабят моего атая?

— Да чего с ним припираться? — Шахагали вытащил наган. — Он тоже большевик! Ну, ни с места! — Ловко обойдя остолбеневшего Кулсубая, он взял из-под подушки его браунинг.

Кулсубай не ждал от него такой прыти. Чтобы оттянуть время, он сказал рассудительно:

— Хисматулла башкирский джигит. А я кровь башкир проливать не буду.

— Был он башкирской веры, а теперь принял большевистскую! — веско сказал мулла.

— Скажи, служитель бога, а убить человека грешно?

— Если он отрекся от веры своих предков, то не грешно! Убийцу отступника вознаградит искупление грехов.

— А как ты, служитель бога, объяснишь джигитам мою смерть? — И Кулсубай выразительно показал на пляшущий в руке Шахагали наган.

— Это наше дело, а не твое! — крикнул Шахагали.

«Не джигиты вы, а краснобаи! — подумал Кулсубай и приободрился. — В таких случаях надо сразу стрелять, а не разговаривать! Боитесь меня!» И, резко метнувшись в сторону, выбил из руки Шахагали наган, а муллу пнул в живот сапогом. Упавший на половицы наган выстрелил от сотрясения, к счастью, пуля попала в окно — брызнули осколки стекла.

Из кухни вбежали адъютант и дежурный, выхватили сабли, заслонили командира.

Путаясь в халате, мулла с трудом поднялся, завопил, тряся тощей бороденкой:

— Даром это вам не пройдет! В Оренбурге обо всем узнают! Самоуправство! А еще мусульманами считаетесь! Черные вы сердца, продавшие веру! Да обрушится на вас страшная кара!..

Шахагали угрюмо молчал, потирая ушибленную руку.

Кулсубай понял, что братья изрядно перетрусили, и приказал адъютанту и дежурному:

— Отпустите их! Пошли к джигитам!