Грозовой август

— Ты все сенсации ищешь, — поморщился Иволгин. — Но, по-моему, зря. Я не думаю, чтобы эти шакалы обитали в занятом нами городе. И вряд ли тебе удастся провести их перед фоторепортерами всего мира!..

— Я так и знал, что ты меня обвинишь в стремлении к личной славе. Но ты пойми, слава армии слагается из славы рядовых бойцов.

Иволгин потупился, потом поднял глаза на Драгунского:

— Застоялся ты, Валерий, на Бутугуре. Прорвался, вот и заклокотал, как хинганский ручей, — вокруг одни брызги да пена...

— Ну, что ж, спасибо за лестную характеристику, — поклонился Валерий. — Только не обижайся — в тебе я тоже не вижу особой мудрости. Взять хотя бы этот нелепый случай у публичного дома. Ведь ты же смазал успехи всего батальона, в том числе и свои.

— Каким же образом?

— А вот таким. Мне известно, что Паркер под давлением своих солдат представил наших десантников к наградам, а тебя — к высшему ордену. Вообрази, сколько было бы шуму в нашу пользу! Английская королева и американский президент награждают советских воинов! А теперь все летит насмарку — никаких наград. Понял?

— Ничего, переживем. Надеюсь, американские и английские солдаты нас не забудут. — Иволгин прошелся по комнате, повернулся к Драгунскому, гневно сверкнул глазами: — Не нужен мне орден хоть от самой английской королевы, если привезут его мне на рикше. Понял? Не ну-жен!

XII

События, последовавшие сразу после смерти Ветрова, в какой-то степени ослабили, притупили острую боль, вызванную столь тяжелой утратой. В час его кончины в бригаду пришла сногсшибательная новость о капитуляции Японии. Потом начались упорные бои на берегу Гольюр-хэ. Затем — дерзкий рейд в глубокий вражеский тыл, потребовавший от каждого предельного напряжения всех сил. И горе как бы отступило на второй план, рассеялось в опасностях, хлопотах и тревогах.

Но десантники не могли забыть своего комбата, к которому привыкли за четыре года на забайкальской пограничной сопке. Особенно остро они почувствовали его отсутствие в Мукдене после вступления в город жилинской бригады, когда смертельная опасность миновала и можно было оглядеться, подумать о погибших товарищах.

Вероника все это время ходила как потерянная, никого не замечала, ни с кем не разговаривала. По вечерам плакала, прижавшись щекой к ветровской шинели, которую захватила с собой, отправляясь с воздушным десантом в Мукден. Аня Беленькая пробовала отвлечь ее от мрачных дум, как-то начала рассказывать ей об ухаживаниях Драгунского. Вероника слушала ее с опущенной головой, с полными слез глазами, потом тихо сказала:

— Ты извини меня, Аня, но мне надо побыть одной.

Огорченная Аня пошла в казарму, потом направилась, не зная зачем, к домику, где жил Иволгин. По пути она встретила Викентия Ивановича.

— Что-то я не вижу Веронику? — спросил тот. — Где она?

— Тоскует сильно, — ответила Аня. — Тяжко ей. Не знаю, как и быть...

— Делом бы ей надо заняться — скорей тоска пройдет. На народе, говорят, и смерть красна.

В тот день Викентий Иванович зашел в санчасть и попросил Веронику и Аню помочь медикам жилинской бригады ухаживать за ранеными.

— У них запарка: трофейное медицинское имущество принимают. А вы здесь без дела скучаете, вдвоем одного Драгунского перевязываете.

Вероника пошла к танкистам с неохотой, но непрерывная суета, забота о раненых сразу захватили ее, вывели из подавленного состояния. Больные не давали ей покоя, каждый хотел с ней поговорить, и совсем не о болячках своих, а о жизни, о будущем. Один механик-водитель с обожженным лицом, оставшись как-то с ней наедине, вдруг спросил: может ли девушка, сильно любившая парня, хоть чуточку продолжать любить его не из жалости, а по-настоящему — если у этого парня стало совсем другое лицо? Вероника убеждала его, что может и должна, потому что парень-то остался прежним. Механик-водитель вроде бы не поверил Веронике, но все-таки повеселел и пообещал написать ей из своей деревни, сбудутся ли ее слова.

В воскресный день после обеда жилинцы собрались на загородное воинское кладбище возложить венки на могилы русских воинов, погибших сорок лет назад в Мукденском сражении. Веронике тоже захотелось поехать с ними. Аня пыталась отговорить ее: старые могилы напомнят о недавнем горе. Зачем бередить свежую рану? Но Вероника настояла на своем:

— Нет, Анюта, мы непременно должны поехать. Кто же, кроме нас, навестит их? Кому они здесь нужны?

Не прошло и получаса, как делегация гвардейской танковой бригады с венками и цветами прибыла на грузовике на Мукденское воинское кладбище. У посеревших от времени ворот, покрытых прогнившими, позеленевшими тесинами, их встретил дряхлый старик — кладбищенский сторож — в старом казацком картузе с желтым околышем. Увидев перед собой военных, он стал во фрунт, вытянулся и, приставив дряблую дрожащую руку к поломанному, измятому козырьку, начал невнятно рапортовать.