Грозовой перевал

– Прекрасная новость! А теперь послушайте меня и не прерывайте. Подойдите сюда и сядьте. Руки прочь от шеренги гадких пузырьков с лекарствами! Доставайте-ка скорее ваше рукоделие. Вот так, отлично! А теперь вернитесь к вашему рассказу о мистере Хитклифе с того места, где вы остановились, и до дня нынешнего. Он получил образование на континенте и вернулся джентльменом? Или ему удалось стать стипендиатом в Оксфорде либо Кембридже? А может быть, он сбежал в Америку и стяжал славу на полях битвы с врагами своей новой родины? Или гораздо быстрее нажил состояние неправедным путем на больших дорогах Англии?

– Возможно, он перепробовал всего понемногу, мистер Локвуд, но доподлинно мне ничего не известно. Я уже раньше говорила вам, что не знаю, откуда у него деньги. Также неведомо мне, как он сумел возвыситься и отринуть дикое невежество, на которое был обречен. Но, с вашего разрешения, я продолжу свой рассказ как умею, если вы сочтете, что он позабавит вас и не утомит. Вы себя сегодня лучше чувствуете?

– Гораздо лучше.

– Вот и прекрасно! Тогда я продолжу. Значит, переехали мы с мисс Кэтрин в «Скворцы». Мои предчувствия, к счастью, не оправдались, потому как вела она себя гораздо лучше, чем я смела надеяться. Казалось, что она души не чаяла в мистере Линтоне, и даже выказывала привязанность его сестре. И Эдгар, и Изабелла очень заботились о ее благополучии. Случилось так, что не репейник склонился к жимолости, а жимолость заключила репейник в свои объятия. Взаимных уступок не было: Кэтрин стояла как скала, а остальные подчинялись. Никто не будет показывать свой дурной нрав и тяжелый характер, если не встречает сопротивления и не сталкивается с равнодушием. Я приметила, что мистер Эдгар просто-напросто боится вывести свою жену из равновесия. Этот свой страх он скрывал от Кэтрин, но если только слышал, что я ей резко отвечаю, или видел, как кто-то из слуг хмурился в ответ на ее приказания, отдаваемые надменным тоном, он выказывал свою тревогу, морщась от неудовольствия, чего никогда не случалось, если дело касалось его самого. Много раз он выговаривал мне за мой дерзкий язык. А уж малейший признак досады на лице его жены был для него как нож острый! Чтобы не огорчать своего доброго хозяина, я научилась прятать свои обиды. Миновали полгода, и все это время порох лежал в пороховнице, безобидный, как песок, потому что никто не подносил к нему фитиль. Временами на Кэтрин нападали приступы уныния, на которые ее муж отвечал понимающим молчанием. Он приписывал их переменам в ее характере, ставшим следствием ее опасной болезни, ведь раньше за ней такого не водилось. Но стоило солнцу ее улыбки выйти из-за туч, как он улыбался в ответ жене. Наверное, я не погрешу против истины, если скажу, что на долю им выпало глубокое и все возраставшее счастье.

Но оно кончилось. Так и должно было случиться, потому что рано или поздно все мы вспоминаем о себе. И пусть добрые и великодушные могут гордиться собой по праву, в отличие от тех, кто подавляет окружающих, но счастье кончается в тот самый миг, когда силою обстоятельств каждый чувствует, что его интересы – не самое главное для другого, близкого ему человека. Как-то теплым сентябрьским вечером я шла из сада с тяжелой корзиной собранных мною яблок. Было уже темно, и луна выглядывала из-за стены, окружавшей двор, заставляя тени трепетать и прятаться в углах за бесчисленными выступами здания. Я поставила свою ношу на порог у дверей в кухню и замешкалась, чтобы вдохнуть полной грудью теплый, напоенный ароматами воздух. Я стояла спиной к дверям и любовалась на луну, когда услышала за спиной чей-то голос:

– Нелли, это ты?

Голос был низкий, и звучал как у иностранца, но то, как было произнесено мое имя, показалось мне знакомым. Я с опаской оглянулась, чтобы узнать, кто говорит, ведь все двери были закрыты, а я никого не видела на пути к кухне. На крыльце кто-то зашевелился, и, подойдя ближе, я увидела высокого мужчину, темнолицего, темноволосого, в темной одежде. Он стоял, прислонившись к двери и взявшись за щеколду, как будто собирался войти. «Кто бы это мог быть? – подумала я. – Мистер Эрншо? Нет, только не он. Голос совсем другой».

– Я жду здесь уже целый час, – продолжал человек на крыльце, а я глядела и глядела на него, но не могла признать, и кругом все было тихо, как на кладбище. – Я не посмел войти. Ты меня так и не узнала! Посмотри, я не чужой!

Луч света упал на его лицо и осветил землистые щеки, наполовину скрытые черными бакенбардами, насупленный лоб, запавшие глаза. Вот их-то я и узнала.

– Неужели! – вскричала я, всплеснув руками в изумлении и не понимая, живой человек передо мной или призрак. – Ты действительно вернулся? Ты ли это?

– Да, это я – Хитклиф, – отвечал он, переводя взгляд с меня на окна, в которых отражалась вереница мерцающих лун, но ни огонька, ни отсвета изнутри. – Они дома? Где она? Нелли, ты не рада, но не волнуйся и не бойся меня. Она здесь? Хочу перемолвиться хоть одним словечком с твоей хозяйкой. Ступай же и скажи ей, что ее хочет увидеть кое-кто из Гиммертона.