Группа ликвидации

— Это весь наш улов, мэм, — сказал я. — Я выстроил их, чтобы полюбоваться. Утром я их упакую и отправлю бандеролью.

Она, похоже, была удивлена.

— А я-то считала, что ты заберешь их с собой в Стокгольм. Я помотал головой.

— Я передумал. Зачем рисковать и отдавать цветные пленки здесь в проявку, когда я смогу это сделать Нью-Йорке. Что же касается черно-белых, то я знаю одну студию, где это сделают лучше, чем я, запершись в гостиничной ванной. Конечно, придется на таможне выдержать небольшую битву, но, как мне сказали, шведские власти позволяют отправить отснятую, и непроявленную пленку — надо только оформить завещание.

Наступило молчание. Она стояла ко мне спиной, но я мог видеть ее лицо в зеркале. Я подложил ей большую свинью: она-то полагала, что эти пленки постоят тут еще несколько дней. Лу быстро соображала. Она неестественно рассмеялась и взяла одну кассету.

— Господи, сколько же их! То была типичная реакция дилетанта. Эти кассеты! сходят с фабричного конвейера милями и милями, а дилетант считает, что каждый такой цилиндр бесценен и незаменим. Лу по-прежнему относилась к фотографии как тот пенсионер, который вставил когда-то в свою «лейку» пленку и бережет ее, решаясь на Рождество сделать пару-тройку кадров. Мне так и не удалось втолковать ей, что пленки, как и боеприпасы, — материал расходуемый.

— Да, — отозвался я. — Ужасно много. Но тут нет ни одной стоящей, мэм!

Она бросила на меня удивленный взгляд через плечо.

— Что ты хочешь сказать?

— Я в данном случае говорю, конечно, с эстетической и редакторской точки зрения, — дразнил я ее, — а вовсе не с чисто технической. В техническом смысле мы отсняли массу чудесных негативов, но в смысле материала для журнальных иллюстраций все это полнейшая чепуха и скучнейшая чушь. Мне казалось, ты и сама это понимаешь.

Она развернулась ко мне.

— Если ты так считаешь, зачем же ты все это снимал? — злобно спросила она. — Почему же ты мне не сказал?

— Лу, не надо разыгрывать из себя наивную дурочку — теперь, когда мы уже сделали большую часть работы. Ты заставила меня прошагать сотни миль и отщелкать сотни ярдов пленки, таская меня по самым неинтересным и мрачным местам, не имеющим никакого отношения к статье, для которой мы якобы собирали иллюстративный материал. Всякий раз, когда я намеревался снять что-то действительно стоящее, что-то интересное, представляющее хоть какую-то познавательную или эстетическую ценность, ты начинала в нетерпении бить копытом и поглядывать на часы. И нечего теперь взирать на меня широко раскрытыми глазами и задавать идиотские вопросы. Ты же прекрасно знаешь, почему я снимал все в точности так, как ты просила. Я ждал, когда на горизонте появится некий человек. Человек по имени Касселиус. Теперь я полагаю, что он может появиться в любую минуту, — в особенности если ты сообщишь ему, что все эти пленки завтра отправятся международной бандеролью через океан.

Она облизала губы.

— Почему ты думаешь, что я имею какое-то отношение к этому человеку? Как ты его назвал?

— Перестань, Лу!

— Каселиус? — переспросила она. — А почему думаешь, что этот Каселиус должен, появиться?

— Ну, считай, что это просто мое наивное и глупое предположение, но у меня такое ощущение, что страшно интересуется этими пленками, которые любой! журнальный редактор выбросит в мусорную корзину.

— Что ты хочешь этим сказать, Мэтт?

— А то, милая, что я же не слепой, даже ее иногда веду себя так, чтобы у тебя сложилось подобное впечатление. Используя твои многочисленные связи, мой приличный журналистский стаж, а также прикрывшись нашими американскими паспортами — не говоря уж про задание, полученное от уважаемого американского журнала, — мы одурачили добрейших шведов, и те разрешили нам произвести подобную фотосъемку объектов железнодорожного сообщения, а также рельефа местности в этом важнейшем стратегическом районе. Двух туристов по имени Иван не подпустили бы к первому посту охраны на пушечный выстрел, тебе так не кажется?

— Мэтт, я…

— О, не надо только извиняться! План был блестящий, и он блестяще осуществился. И тебе страшно повезло, что в качестве фоторепортера ты заполучила; такого мужика, как я, у которого в этом деле есть свой интерес. Ведь настоящий фоторепортер из респектабельного журнала, обладающий вкусом и самоуважением, не позволил бы себе диктовать, как и снимать. Во всяком случае, он начал бы задавать кучу неудобных вопросов.

Я ждал. Она молчала. Я продолжал:

— Я полагаю, у твоих друзей есть немало разведчиков с опытом работы в сверхсекретных районах, которым мы не смогли подобраться. Но, насколько могу судить, мы все же неплохо поработали, М отсняли целую батарею пленок, запечатлев мае интересных мест в этой стране. Да такие пленки любой шпион-профессионал мог бы с радостью отослать своему начальству. А теперь самое главное — передать все это в нужные руки. Я прав?

Помолчав, она сказала:

— Я вот что думаю, ты не глуп, и все же позволил себя использовать…