Грустная девочка

Но все же, это было слишком неудобно и плохо. Эмма не хотела даже думать о том, что будет, если возникнут какие-то непредвиденные проблемы (а с Софией такое случалось постоянно). Что если они забудут завязать ручки оконных створок и в очередной вечер она выпадет из окна? От этой мысли ее пробрал такой страх, что она затрясла головой и сжала руками собственные плечи. Однако, даже избавившись от этих мыслей, она не могла забыть о других моментах. Что они станут делать, если она схватит насморк или обожжется кипятком? Кто будет следить за тем, чтобы она каждый день принимала душ и чистила зубы? И, в конце концов, кто будет выслушивать ее рассказы о том, как прошел день, кто будет хвалить ее рисунки и учить ее грамоте? За это время она успеет все позабыть, и кто знает, что еще может произойти. Эмма прикрыла глаза и тяжело вздохнула. Если бы она могла избежать операции, то непременно нашла бы способ это сделать. Но ей хотелось жить, и более того, она не имела права умирать именно сейчас, когда на ней лежала такая огромная ответственность.

Ход ее грустных мыслей прервали щелчки, раздавшиеся со стороны входной двери – Эмили вернулась и отворила дверь своим ключом. Эмма встала с кресла и прошла в коридор, чтобы встретить ее у входа.

Выражение удивления на лице Эмили быстро сменилось тревогой. Конечно, она поняла, что без веской причины дочь ни за что не приехала бы так внезапно, не предупредив и не дождавшись назначенного дня.

– Что случилось? – не растрачивая время на приветствия, спросила она.

– Со мной еще Мартин и София, – сразу предупредила Эмма. Ответить на вопрос Эмили стоило в другой обстановке и более обстоятельно. – Но пока они спят.

Эмили кивнула и показала рукой в сторону кухни:

– Пойдем, выпьем чаю или чего-нибудь перекусим. До ужина еще есть время?

– Наверное. В любом случае, мне хотелось бы побыть с тобой какое-то время, – призналась Эмма.

Она вовсе не горела желанием выкладывать всю правду прямо сейчас. Это было бы слишком жестоко и несправедливо по отношению к Эмили. Поэтому она поступила так же, как и в случае с Мартином и Мэйлин. Она предоставила инициативу своей маме, попросив ее рассказать о своих делах.

Эмили удивленно подняла брови, но задерживаться не стала. Пока на плите закипал чайник, она успела рассказать ей многое. О том, как выросли девочки Инесс, с какими болезнями они успели справиться и что за проблемы возникали с разными мелкими чиновниками в связи с новыми условиями коммунального обслуживания. Слушая ее плавно перетекавший с плоскости на плоскость рассказ, Эмма поняла, как давно она не интересовалась делами своей матери. Она была слишком сильно погружена в свои проблемы и не находила времени для хорошего теплого и доверительного разговора с собственной мамой, отдавшей ей столько лет жизни. Теперь из-за этого становилось страшно и стыдно. Говорить о своих делах расхотелось вовсе. Это чувство заполнило всю ее душу, и в ней не осталось места для привычной ревности и обиды, возникавшей всякий раз, когда она слышала о детях Инесс. Ей так и не удалось понять и принять ту мысль, что Эмили восполняет свое желание иметь внуков, проводя время с чужими детьми. Однако сейчас для подобных эгоистичных мыслей был неподходящий момент.

Эмили говорила и говорила – у нее накопилось достаточно новостей, и некоторые из них успели утратить актуальность. О многом она позабыла и вспоминала только, когда это приходилось к слову. Слушать ее речь было приятно – это действовало успокаивающе. Вникая в ее слова, Эмма все больше возвращалась к той мысли, что перед ней находился самый родной и близкий человек – единственный из тех, кому она могла безраздельно и безоглядно доверять все годы своей жизни. В детстве она очень любила отца, и продолжала любить его до сих пор, но поскольку он умер, когда она была еще подростком, его образ в ее глазах достиг почти святости – она считала его непогрешимым и самым добрым. Эмили была живой. Человеком из плоти, крови и костей. Тем самым, кто может совершить ошибку, став при этом ближе и понятнее. С ней было проще и сложнее одновременно. Именно так, как и должно было быть.

В какой-то момент, отвлекаясь на жизнь в другом городе, Эмма потеряла эту нить и утратила чувство общности и близости со своей матерью, она забыла о том, что когда-то могла делиться своими проблемами только с ней. И в том, что они стали чужими, ее вины было значительно больше, чем вины Эмили.

– Теперь твоя очередь, детка, – совершенно неожиданно завершив свой монолог, сказала Эмили. – Я уже успокоилась, настроилась и теперь готова принять все, что ты мне скажешь.

Секундное прозрение стало еще одним ударом. Она подумала, что Эмма приехала сообщить ей о скором замужестве. Конечно, а как же еще это должно было выглядеть? Она приехала с Мартином! Может, не нужно было это говорить? Но ведь он уже спит в гостевой спальне, и скрывать такие вещи нельзя, иначе станет еще хуже. Хотя, куда уж хуже…

– Ну? – сделав небольшой глоток из своей чашки, поторопила ее Эмили.