Грустная девочка

Она закрыла глаза и вслепую потянулась к Эмме – пощупать «взрослый» драп ее зимнего жакета, а потом перебраться к самым пальцам и сжать ладонь. Ее руке не хватало мизинца, и София сморщилась – ощущения все еще были незнакомыми. Она не гляделась в зеркало и не ловила свое отражение в полированных дверцах гостиничной мебели. Она судила о своей внешности по тому, как реагировала на нее Эмма, когда купала по вечерам.

В первый день, когда Эмма унесла ее в странного вида тесную комнатку, где вода капала с самого верху, а вместо ванной был только один скользкий кафель, София поняла, что выглядит очень плохо. Догадаться было не сложно – Эмма очень уж медленно и осторожно умывала ее лицо, ласково касаясь одной щеки – той самой, что болела каждый раз, когда она переворачивалась набок и прижималась лицом к подушке. Тогда Эмма украдкой начала вытирать слезы, и София сделала вид, что ничего не заметила. Потом тонкая и хитрая тетя Мэй перевязывала ей руку. Вначале ей пришлось убрать старый бинт, который был больше похож на грязную серую тряпку. Когда его размотали, Эмма стала плакать, уже не скрываясь и не стараясь улыбаться. На свою голую руку София не смотрела. Она сама не знала, почему – то ли было не очень интересно, то ли слишком страшно. Сейчас рука почти не болела, а противный толстый бинт сняли, и она постепенно привыкала к тому, что теперь на одной руке у нее было всего четыре пальца. Сама она переживала это не так тяжело, как Эмма, и ей казалось, что плакать тут абсолютно незачем. Она бы с удовольствием отдала целую руку, если бы взамен ей вернули Филиппа.

Еще она постоянно трогала языком опустевшее место между передними зубами. Первая пара уцелела – почему-то раскололся второй справа. Десна на том месте был немного кислой на вкус и еще чуть-чуть шершавой. Впрочем, все это не имело такого уж большого значения – София постепенно возвращалась к жизни после двухнедельного прыжка через зияющую пропасть. Тяжелые сны, в которых она видела все в мельчайших подробностях, теперь прогоняла Эмма – она зажигала лампу и качала Софию в своих руках, а иногда даже плакала вместе с ней.

Эмма сжала ее руку в ответ, и София улыбнулась, не открывая глаз. Солнце просачивалось через сомкнутые веки, из-за чего все перед глазами было красным и немного светящимся. Она перевернулась набок и открыла один глаз, обнаружив, что Эмма тоже смотрит на нее. Эмма очень часто смотрела на нее.

– Ты красивая, – улыбнулась Эмма, и ветер набросил светлые волосы ей на глаза, а София даже смутилась от таких неожиданных слов. Эмма продолжила: – Мы с тобой даже похожи, но ты гораздо лучше.

– Я похожа на тебя? – переспросила София, чувствуя необычайную гордость.

– Да, что-то у нас есть. Волосы светлые, глаза голубые. Носы курносые. – Эмма засмеялась. – Этого вполне достаточно.

– Дядя всегда говорил, что я похожа на свою маму. Потом тетя злилась на него, и он перестал такое говорить.

– Твоя тетя ревнивая. Хотя, я ее не осуждаю.

С другой стороны Мартин взял Эмму за руку, и хотя София не могла этого видеть, она все прекрасно почувствовала. Это вышло само собой – она не угадала и не прочла это по движениям, просто ей было известно, что другая рука Эммы теперь лежит в руке Мартина.

Она нахмурилась и поджала губы. Ей хотелось, чтобы сейчас Эмма принадлежала только ей, и она, как ей казалось, имела на это право.

Холодный пляж, мокрый ветер, слепящее небо – все это отдавалось неразборчивым шепотом в ушах, и София прислушалась, стараясь не думать о том, что с другой стороны лежал Мартин, который забирал половину Эммы себе.

– А если я усну? – на всякий случай спросила она.

Эмма улыбнулась:

– Если захочешь спать, то засыпай. Я отнесу тебя в комнату на руках, так что не беспокойся.

– Отнесешь? – удивилась София.

– Да. Если устала, то просто закрой глаза и чуть-чуть подожди.

– А Мартин не обидится?

И почему она задала такой вопрос? С чего бы Мартину обижаться? София даже сама удивилась своей глупости, а потому поспешила отвернуться, чтобы сделать вид, что ничего не говорила.

– Нет. – Эмма все-таки ответила, причем вполне серьезно.

Раздался голос самого Мартина, и София почему-то еще больше убедилась в том, что он действительно держит вторую руку Эммы, хотя никакой связи между руками и голосом не было.

– Я могу и сам тебя отнести. Мы здесь не пролежим очень долго, а то можно замерзнуть. Так что ты никому ничего не испортишь.

София повернулась на спину, а потом привстала, опираясь на локти и глядя на невысокие и редкие морские волны.

– Тогда можно я лягу между вами?

Вопрос сам слетел с губ, и она опять удивилась тому, что ее язык стал таким своенравным.