Грустное кино

– Мне! Мне охота! Мне страшно охота лесбиянку ебать! Прекрасную лесбиянку! Можешь ты себе вообразить, что значит заставить прекрасную лесбиянку кончить? Да это должна быть просто фантастика! Но больше, чем кого-то еще во всем мире, я хотел бы ебать ее! Арабеллу!Я хочу сказать, ты когда-нибудь на ее жопусмотрел? На ее сиськи?На ее невероятные ножки?На ее лицо?И не говори мне, что ей не нужно, чтобы ее выебли! Христом богом клянусь, Б., и это без бэ, у меня об этой шлюхе последние лет двадцать фантазии были! Влажные фантазии, миллион задрочек, как ты это называешь! Еще со времен «Голубой птицы счастья», ее первой картины, семнадцать лет тому назад! – Он покачал головой и грустно продолжил: – Даже после… после того как я узнал, что она лесбиянка, я все равно по-прежнему ее хотел – даже, быть может, еще больше, чем раньше. Я всю дорогу думал: «Блин, если бы мне только удалось ей вдуть, это бы все изменило!» – Тут Сид всплеснул руками в беспомощном отчаянии. – Итак, теперь ты все знаешь. Господи, я, наверное, на голову болен, да?

Борис негромко рассмеялся, затем потянулся и похлопал его по руке.

– Нет-нет, Сид, ты просто славный… полнокровный… американский… мальчик. Хочешь выебать всех лесбиянок и тем самым их спасти. Я бы сказал – это весьма похвально. Вроде как целая Армия Спасения из одного человека.

Такой яркий образ заставил Сида хихикнуть, а затем они оба подняли взгляды при звуке приближающегося реактивного самолета.

– Ну вот, помянешь лесб… я хотел сказать – черта, – заключил Б., а Сид принялся лихорадочно поправлять шарф.

– Послушай, Б., – взмолился он, – пообещай мне, что ничего ей про это не расскажешь… в смысле, про задрочки и все такое прочее. Ладно?

– Ладно, – отозвался Борис, открывая дверцу.

– Знаешь, надежды я по-прежнему не теряю, – сказал Сид, причем лишь наполовину шутливо.

– Я знаю, – кивнул Борис и рассмеялся. – Удачи тебе.

7

Для Арабеллы, как вскоре стало очевидно, Лихтенштейн был местом нежных воспоминаний. Именно сюда она много лет тому назад частенько прилетала на каникулы из парижского лицея навестить свою кузину Денизу. И здесь же пережила свой первый любовный роман.

– Там было чудеснейшее место, – говорила она теперь Борису, двигаясь по комнате, вынимая вещи из чемодана, который лежал открытым на кровати, и вешая их в шкаф. Все это она проделывала в плавно-эффективной манере, быстро, но неспешно, без всяких лишних движений и с фацией кошки. – Прекрасное место, – продолжила Арабелла, – куда мы всегда отправлялись на… пикник. – Сомневаясь в правильности слова, она улыбнулась Борису. – Пикник, да? – Акцент ее был легким, а голос – радостным, мелодичным. Хотя Арабелла почти идеально владела английским, забота, с которой она подбирала каждое слово, придавала ее речи обманчиво кокетливый оттенок очаровательной неуверенности.

Борис полулежал, откинувшись на спинку кушетки, и, сцепив руки за головой, наблюдал за ней.

– Да, – кивнул он, – пикник.

– Я тебя туда отвезу, – сказала Арабелла, вешая в шкаф бархатную куртку кроваво-красного цвета. – Это десять минут на машине от Вадуца. – Она повернулась и прислонилась спиной к дверце шкафа, закрывая ее. – Теперь расскажи мне о картине. Я что, буду носить уйму роскошных нарядов?

– Ты будешь снимать уйму роскошных нарядов.

– О да, – Арабелла рассмеялась и прошла в другой конец комнаты. – Надо думать, это не была бы серьезная картина, если бы я этого не делала, правда? А теперь скажи, прибыла ли уже моя машина из Парижа?

– Она припаркована у отеля, – ответил Борис, с удовольствием разглядывая женщину. – Разве ты ее не заметила, когда мы сюда прибыли?

– Нет. – Арабелла приподняла брови в преувеличенно надменной манере и нарочито ровным, усталым тоном произнесла: – Я ее не заметила, когда мы сюда прибыли. Я никогда таких вещей не замечаю. – Она наклонилась и поцеловала Бориса в щеку. – А когда я с тобой, ch'eri,я вообще ничего не замечаю! – Арабелла взглянула на часы. – Сейчас почти время ланча, верно? Итак, мы идем в charcuterie [8]и покупаем там чудесные вещи – p^at'e, artichaut [9]холодную утку, сыр, все, чего тебе захочется… мы берем чудесную бутылку «Пуйи Фьиссе»…

а затем я отвожу тебя на мое место для пикника – на мое тайное место для пикника, – негромко добавила она, теперь уже глядя не на Бориса, а в окно и говоря словно бы издалека. – Для меня это вдруг стало очень важно – я остро это чувствую. – И Арабелла повернулась к нему с особенной улыбкой – той, что отражала подлинное товарищество и чуточку горестно-радостного припоминания прошлых событий; в своем роде она была дамой предельно романтичной. – Хорошо, правда? Я про свой план. А ты сможешь рассказать мне про картину.

Борис кивнул.

– Твой план очень хорош. – Он встал и потянулся. – Как насчет того, чтобы костюмерная получила твои размеры, прежде чем мы уедем? Это займет одну секунду.

Арабелла еще раз изобразила преувеличенную надменность.

– Мои размеры?

– А что, Хелен Вробель их знает?

Новость, похоже, ее заинтересовала.